Спор о бесспорном

Подписание документов о перемирии в Брест-Литовске.

3 марта 1918 года дипломаты Советской России подписали с представителями т.н. Центральных держав Брест-Литовский мирный договор, означавший, что наша страна наконец-то выходит из Первой мировой войны.

Сегодня, как и почти сто лет назад, это событие продолжает вызывать яростные споры, которые отличаются одной забавной чертой – новых аргументов практически не появляется. Складывается впечатление, будто критики Брестского мира, готовые вновь и вновь повторять свои уже не раз опровергнутые доводы про предательство национальных интересов России, рассчитывают, что противная сторона в конце концов устанет с ними дискутировать, махнет рукой и признает неправоту большевиков, лишь бы положить конец утомительным прениям1. Все тезисы, используемые в дебатах на эту тему, известны так хорошо, а перебрасывание ими достигло такой степени автоматизма, что, кажется, даже машины, в память которых загрузят всю соответствующую информацию, смогут вести спор ничуть не хуже историков. В этом по крайней мере была бы хоть какая-то польза – глядишь, и тест Тьюринга оказался бы пройден.

Однако, возможно, спору еще можно придать былую остроту и интерес. Для этого его участникам понадобилось бы найти такую точку зрения, с которой согласились бы оба лагерей. Речь, разумеется, идет не о признании каких-то общеизвестных фактов, вроде знаковых дат, или ключевых фигур, а о версиях, объясняющих произошедшее. Те, кто положительно оценивает события в Брест-Литовске, готовы сделать первый шаг навстречу и согласиться с тезисом, который отстаивают их оппоненты: сепаратный мир между Россией и Центральными державами действительно стал результатом предательства национальных интересов нашего отечества. Вопрос лишь в том, кто именно предатель.

Чтобы ответить на него, нужно заглянуть в период, предшествовавший Брестскому миру, и посмотреть, что представляла собой Россия в конце XIX века и начале XX. Разумеется, ограниченные форматом статьи, мы приведем лишь несколько фактов. Итак, на 1860-е годы внешняя задолженность царского правительства превышала 500 млн рублей, а к концу столетия выросла аж до 3 млрд2, то есть около половины всего государственного долга3.

По этому поводу один из государственных деятелей той эпохи Петр Шванебах заметил:

«Наша Ахиллесова пята разоблачена: точка опоры нашей валюты не в нас самих; крупный рост внешнего долга переместил ее в область, не зависящую от наших воздействий, а при известных, всегда возможных обстоятельствах, и от нашего влияния»4.

На 1914 год внешний долг поднялся до 4 млрд 229 млн рублей, причем 80 процентов этой суммы Россия была должна Франции5. Упадок экономики и военные поражения вынуждали царское правительство брать взаймы все больше и больше. К моменту, когда династия Романовых наконец рухнула, страна оказалась должна 14 860 млн рублей6. Вы только задумайтесь, о каких цифрах идет речь и посмотрите на даты. Не прошло еще и четверти XX века. Естественно, что в таких условиях, как заметил один историк, Россия оказалась в «золотых наручниках», в которые ее заковали, с одной стороны, западные кредиторы, а с другой, собственная власть.

Русский народ действительно предали, только сделали это не большевики в 1918 году, а царский режим в 1914, когда рискнул расплачиваться за долги жизнями своих солдат, вместо того чтобы пойти на более оправданный риск и отказаться платить, как сделал это Ленин. Разве он предал Родину, вырвав ее из долговой кабалы?

Впрочем, если бы речь шла исключительно о решении царского правительства вступить в войну, это было бы полбеды. Весь ужас ситуации в том, что царизм не мог не знать, в каком положении находилась тогда страна, население которой он бросил на убой. По насыщению воинских частей артиллерией империя уступала не только Германии, Франции, Англии и Италии, но даже Румынии! У последней на каждую тысячу штыков приходилось 1,3 орудия, а в русской армии только одно7.

В России не производили также ни авиационных моторов, ни бомбометов, ни минометов. Станковых пулеметов мы делали в 13 раз меньше, чем немцы, в 14 раз меньше, чем англичане, и в 5 раз меньше, чем французы8. На 1915 год отечественная промышленность лишь на 50 с небольшим процентов покрывала потребности армии в винтовках!

Кроме того, с 1 июля 1916 года по 1 июля 1917 года общая потребность армии в этом виде вооружения составляла 6 млн штук, а местные заводы могли выпускать разве что 1 млн 814 тыс. штук, то есть чуть больше 35 процентов9.

Естественно, власти империи прекрасно понимали, что при таком положении дел к числу тех, кто погиб бы в любом случае, прибавятся еще сотни тысяч убитых и покалеченных. Это ли не национальное предательство?

Доходило до ситуаций, которые могли бы показаться комическими, не будь они трагическими. Как вспоминал генерал-лейтенант Генерального штаба Николай Головин, однажды он получил из штаба Юго-Западного фронта сообщение «о вооружении части пехотных рот топорами, насаженными на длинные рукояти»10.

В уже упомянутой передаче «Суд времени» писатель Леонид Млечин высказал мысль, что именно Брестский мир отчасти привел к Гражданской войне, так как «лучшая часть российского общества, русские офицеры, офицеры российской армии, воевавшие в окопах 4 года, были возмущены и сочли это предательством. И они пошли против большевиков, и тогда разгорелась Гражданская война!».

Что же, давайте уделим несколько строк и этому моменту, приняв во внимание, что сия «лучшая часть российского общества» пользовалась значительной поддержкой англичан и французов.

Как напоминает Юрий Семенов, 23 декабря 1917 года член правительства Великобритании лорд Мильнер и глава правительства Франции Жорж Клемансо подписали в Париже конвенцию «О действиях на юге России». Согласно этому документу, «сферой влияния» Лондона становились казацкие территории, Кавказ, Армения, Грузия и Курдистан. Бессарабию, Украину и Крым постигала аналогичная судьба, только там предполагалось господство французов. Кто именно защищает русские национальные интересы, хорошо понял даже двоюродный дядя Николая II, великий князь Александр Михайлович, который написал:

«По-видимому, «союзники» собираются превратить Россию в британскую колонию, писал Троцкий в одной из своих прокламаций к Красной Армии. И разве на этот раз он не был прав? Британское министерство иностранных дел обнаруживало дерзкое намерение нанести России смертельный удар путем раздачи самых цветущих русских областей союзникам и их вассалам. Вершители европейских судеб, по-видимому, восхищались своей собственной изобретательностью: они надеялись одним ударом убить и большевиков, и возможность возрождения сильной России. Положение вождей белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что они не замечают интриг союзников, они призывали своих босоногих добровольцев к священной борьбе против советов, с другой стороны – на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской Империи, апеллируя к трудящимся всего мира»11.

В общем, если вспоминать Брестский мир, то давайте говорить о национальных интересах. Интересный получится разговор.

Лучше всего это было продемонстрировано в рамках передачи «Суд времени», посвященной Брестскому миру. ↩
Гиндин И. Ф. О величине и характере русского государственного долга в конце 1917 г. // История СССР. 1957. № 5. С. 171. ↩
Шванебах П. Х. Денежное преобразование и народное хозяйство. СПб., 1901. ↩
Там же. ↩
Сидоров А.Л. Финансовое положение России в годы первой мировой войны. М., 1960 ↩
Гиндин И.Ф. Указ. раб. С. 169-171. ↩
А. А. Маниковский. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. Т. II. М.-Л. 1930, стр. 253. ↩
Центральный государственный военно-исторический архив (ЦГВИА), ф. 367, д. 246, личный архив ген. Барсукова. ↩
Там же. ↩
«Военные усилия России в мировой войне» (Военно-исторический журнал № 7, 9-11 – 1993 г.) ↩
Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. М., 1991. С. 256-257. ↩

Кирилл Волгин

Рабочий корреспондент.