Бизнесмены политического маркетинга из КПРФ и КП «Коммунисты России» судятся за бренд «коммунистический»

12 мая в столичном суде сошлись две псевдо коммунистические силы России – КПРФ (Коммунистическая партия Российской Федерации) и КПКР (Коммунистическая партия «Коммунисты России»).

Первая выступает истцом. Она хочет через суд заставить КПКР сменить название «коммунистический». Впереди выборы, и зюгановцы взволнованы тем, что пожилой или рассеянный человек может поставить галочку не в той клетке. Её конкурент ведь не случайно выбрал такое название. Он покусился на самое дорогое, что есть у зюгановской партии — на её бренд.

Битва псевдо коммунистов проходит в Арбитражном суде, что показательно и потрясающе символично. Это чисто коммерческий спор. Вернее, спор хозяйствующих в политическом огороде субъектов. Он сродни недавней тяжбе между концерном «Порше» и «Слобожанским мыловаром», который выпустил мыло «Поше».

Это раньше русские коммунисты схватывались по идейным вопросам. Сейчас таких людей почти нет в них кипят совершенно другие страсти. Понимая, что недовольный народ с каждым годом становится только «краснее», псевдо коммунисты деловито монетизируют народные чаяния. Они уже много лет обращают надежды общества в депутатские мандаты, высокие зарплаты и представительские авто. Они расставляют своих людей на прибыльные места и лоббируют интересы бизнеса.

По факту псевдо коммунисты уже сдали почти все завоевания революции. Впереди – столетняя годовщина Великого Октября, и у общества есть все шанса встретить эту дату не только без пенсий, но и без прав вообще. Либералы в правительстве отнимут всё, а псевдо коммунисты выпустят пар, если социальный котёл перегреется. Они соберут митинги, проскандируют речёвки про «упырей во власти» и «министров-капиталистов», а потом получат положенные дивиденды и успокоятся.

Вот почему сегодняшняя схватка в суде кажется цирком, где клоуны с обеих сторон. Одни хотят выбить из политической гонки своего конкурента и забрать его голоса. За «Коммунистов России» голосует два-три процента избирателей, но сегодня и это – хлеб. Если зюгановцы прикарманят эти проценты, у них будет ещё больше мандатов и ещё больше возможностей богатеть.

А другие – химичат с названием, подстраиваясь под известную аббревиатуру.

 

Активисты в Ереване потребовали обязать олигархов перечислить деньги в бюджет

Требования отставки министров обороны и иностранных дел Армении, транзакций в бюджет от олигархов, а также отказа от ввода миротворцев в Нагорных Карабах прозвучали на сегодняшней акции протеста в Ереване.

Сегодня к месту проведения акции инициативной группы «Мы — хозяева страны!» власти стянули полицию и спецназ.

Акция началась на перекрестке проспекта Баграмяна и улицы Прошяна. Участники огласили список из пяти требований к властям.

Демонстранты требуют от властей оказать помощь семьям погибших и раненных в ходе карабахского конфликта солдат в размере не менее 30 и 5 тысяч долларов соответственно. Они призвали отправить в отставку министра иностранных дел Эдварда Налбандяна, министра обороны Сейрана Оганяна, начальника генштаба Вооруженных сил Армении Юрия Хачатурова и его заместителя Айказа Багманяна. По словам активистов, чиновники не справились с ситуацией в зоне карабахского конфликта.

Согласно требованию активистов, сто богатейших армянских олигархов должны перечислить по десять миллионов долларов в бюджет страны. Также все свои доходы от офшорных компаний должен направить в бюджет ушедший в отставку глава Службы принудительного исполнения судебных актов Мигран Погосян, чье имя фигурирует в «Панамском досье».

Последним требованием активистов стал призыв воздержаться от подписания какого-либо документа относительно урегулирования карабахского конфликта и исключить какие-либо территориальные уступки и ввод миротворцев в Нагорный Карабах, сообщает News.am.

 

Карьера и контрреволюция #Бразилия #Руссефф #импичмент #переворот #левые #коммунисты #Гупало

На днях в Бразилии произошло событие, которое вряд ли можно назвать неожиданным: тамошняя «левая» президент была отстранена от должности «правым» парламентом. Ожидать этого следовало хотя бы потому, что уже в прошлом году «Газпром» и его «левые» союзники потерпели чувствительное поражение в Венесуэле, — а там и позиции «Газпрома» были значительное сильнее, и «левизны» было заметно больше, чем в Бразилии. Бразильские же «левые», в общем и целом, проводили политику, не сильно отличавшуюся от политики ненавистных левой общественности «неолибералов», — так что рано или поздно то, что случилось, должно было случиться. Тут нет ничего неожиданного и ничего удивительного.

Нет ничего удивительного или неожиданного и в том, что российскую левую общественность (вслед за бразильской), в связи с событиями в Латинской Америке, охватила скорбь, выплеснувшаяся на некоторые популярные Интернет-ресурсы. В частности, на «Красном ТВ» появился объёмный материал, из которого, если вчитываться, можно узнать прелюбопытные подробности о политическом режиме, сложившемся при «левых» президентах: ««Аргумент», используемый для свержения Дилмы Руссефф правыми партиями – Партией Бразильское демократическое движение (PMDB), Социально-демократической партией (PSDB) и их союзниками, – при поддержке фашистских судей и СМИ, контролируемых всего шестью семействами…». «Фашистские» (!) судьи, контролирующие СМИ олигархи… если в Венесуэле, при «чавистах», предпринимались хоть какие-то (большей частью показушные) действия в направлении если не обобществления производства, то, по крайней мере, «национализации стратегических отраслей», — то бразильские «левые» были куда менее радикальны. Зато «Газпром» при них чувствовал себя на бразильской земле очень уверенно, и его представители уже вовсю приглядывались к акциям «государственной» нефтяной компании «Петробраз», — вот только, как уже говорилось, реальных оснований для такой уверенности у «Газпрома» было значительно меньше, чем в случае с Венесуэлой.

Тем не менее, в связи с «контрреволюционным переворотом» в Бразилии, всё-таки, выяснилось кое-что по-настоящему удивительное. Среди Интернет-ресурсов, на которые вылилась грусть левой общественности от «контрреволюции» в Бразилии, предсказуемо оказался «ФОРУМ.мск». Там появилась грустная статья: «Реакционный путч в Бразилии — и почему нас это касается», — а к ней редакция ресурса сделала комментарий. И вот из этого-то комментария выяснилось самое интересное; цитирую: «От редакции: Мы, сторонники нового рабочего социализма (…) Сергей Гупало». Осознать это трудно, — но, тем не менее, придётся: менее чем за год Гупало сделал по-настоящему головокружительную карьеру, и теперь уже входит в состав редакции «ФОРУМа.мск». Долго ли ждать того дня, когда он будет избран в президиум ЦК остатков Объединенной Компартии… и сколько ещё «левых» латиноамериканских режимов успеют свалиться, прежде чем это произойдёт…

 

Из истории беззакония. Как в 1993 году принимали Основной закон Российской Федерации

Е.А. Лукьянова

(Елена Анатольевна Лукьянова — кандидат юридических наук, доцент юридического факультета МГУ)

Политическим процессам, ведущимся сегодня в рамках “конституционного поля”, можно дать такое краткое определение — нелегитимно (то есть незаконно). Все мы всего лишь соблюдаем правила игры, которые были навязаны стране в момент государственного переворота и последовавшего за ним тяжелейшего морально-психологического и политического кризиса.

Да, мы приняли эти правила. По многим причинам. В том числе понимая, что усиление конфронтации может привести к ещё более тяжелым социальным и политическим последствиям. Референдум 12.12.93 и его результаты уже вписаны в историю России. И это тем более обязывает нас сказать о нем правду.

Одним из немногих ученых, давших правовую характеристику процессу принятия Конституции, стал профессор Авакьян в книге “Конституция России: природа, эволюция, современность”. Тем не менее хотелось бы еще раз проанализировать и правовую базу, и политическую подоплеку происходивших в конце 1993 г. событий, от которых ведется отсчет нового этапа в развитии России и ее конституционного права.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПОДОПЛЕКА

Чрезвычайно сложно оспорить тот факт, что именно в страстном желании “правящей элиты” создать конституцию “под себя” коренятся причины трагедии сентября-октября 1993 г. Причем именно так, а не наоборот. “Дело в том, что, несмотря на отдельные толкования и нравственные оценки случившегося юридическая может быть только однозначной — президент совершил переворот”, — это слова Валерия Зорькина, человека, под руководством которого в ночь с 21 на 22.09.93 Конституционный суд РФ принял решение о неконституционности Указа № 1400. Любой же переворот, где диктатор не собирается объявлять себя диктатором, нуждается в легитимизации и юридическом обосновании. Фактически в течение всего 1993г. шла борьба за различные конституционные модели. После лишения Бориса Ельцина в декабре 1992 г. “дополнительных полномочий” стало ясно, что парламент не будет больше потакать указной беспредельщине и что акции варианта “Конституции с сильным президентом” резко упали. Сам же президент с первых дней своего вступления в должность (а может, и раньше) не представлял своей власти иначе как абсолютной. В ситуации “без дополнительных полномочий” Конституция стала тесна ему. У многих до сих пор в памяти полуобернувшийся к телеаудитории президент в фойе Съезда народных депутатов после принятия депутатами решения о лишении его “всевластия” и слова: “Я вам этого никогда не прощу!”. И не простил.

Президенту любым способом нужен был новый Основной закон, наделяющий его практически неограниченными полномочиями. Все остальное казалось второстепенным. Причем в ходе отработки этих “второстепенных” деталей решения главной задачи стало ясно: иным способом, чем через роспуск Верховного совета (то есть через государственный переворот), приостановление действия Конституции и назначение референдума по специальным правилам, эту задачу не решить. Симптоматичным является тот факт, что в свое время президент Чечни Дудаев направил письмо Ельцину, в котором советовал разогнать Верховный совет и подробно расписал, как в данном случае предупредить выступление областей и казачества в защиту Верховного совета, поясняя, как лучше принять Конституцию и не допустить, чтобы это сделал Верховный совет. Хотя президент и его ближайшее окружение вряд ли понимали всю чудовищность создаваемой ими правовой ситуации, поскольку для них она была второстепенным вопросом. В доме президента, как пишет Александр Коржаков, даже “не нашли ни текста Конституции, ни законов. Брошюрку отыскали только в комендатуре”. Наверное, именно поэтому никому из президентской команды Указ № 1400 “О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации”, по десяти пунктам противоречивший Основному закону страны, не показался ни антиконституционным, ни экстремистским.

Как, впрочем, никому из команды не показалось странным или хотя бы юридически необоснованным введение президентом в период с октября по декабрь 1993 г. огромного количества новых правил, по которым должна была жить страна в отсутствие Конституции, парламента, с приостановкой деятельности Конституционного суда. После обстрела российского Белого дома войсками одним из первых стал Указ «О правовом регулировании в период поэтапной конституционной реформы” (№ 1609), которым устанавливалось, что все правовое регулирование отнесенных к ведению Съезда и Верховного совета вопросов вплоть до созыва Федерального собрания осуществляется президентом. Глава государства очень торопился создать собственную правовую базу по основным вопросам функционирования государства и жизнедеятельности общества. Ничем другим нельзя, например, объяснить его указы от 30 ноября и 11 декабря 1993 г., которыми были утверждены положения “О государственном гербе РФ”, “О государственном флаге РФ” и “ О государственном гимне РФ”. Только 24.12.93 (то есть за день до вступления в силу новой Конституции) он принял 16 нормативных указов.

Все это сделал президент, подписавший 09.10.92 Закон “О защите конституционных органов власти в РФ”, в котором предусматривалась уголовная ответственность за публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя, за воспрепятствование деятельности органов государственной власти.

ПРАВОВАЯ СИТУАЦИЯ

Оценивая правовую ситуацию сложившуюся вокруг референдума 12.12.93, сначала необходимо сказать хотя бы несколько слов о новом опыте проведения конституционных референдумов. Они появились в государственно-правовой практике после Второй мировой войны в период принятия так называемых конституций второй волны. Именно в этот период обозначилась тенденция принятия конституции путем назначения всенародного голосования либо по принципиальным положениям Основного закона, либо по всему тексту его проекта, уже одобренного парламентом.

Подчеркнем, что в подавляющем большинстве современных государств конституционные референдумы назначаются лишь после тщательнейшей отработки и одобрения проектов конституций либо высшими законодательными, либо специально создаваемыми для этого органами.

Следует также отметить, что в мире проведены серьезные научные исследования относительно “корректности” постановки вопросов на всенародное голосование или обсуждение и, в прямой связи с этим, о достоверности итоговых результатов. Ученые пришли к выводам, что наименее достоверными являются как раз результаты голосования по текстам проектов в целом. Поскольку в подобных случаях между ответами “да” и “нет” существует огромное количество промежуточных вариантов мнений.

15.10.93, игнорируя мировую практику проведения конституционных референдумов, президент издал указ о вынесении текста проекта новой Конституции на всенародное голосование и, как приложение к нему, утвердил специальные “одноразовые” правила проведения данного конкретного референдума. При этом в стране действовал и никем не был отменен или приостановлен Закон “О референдуме РСФСР” от 16.10.90. Причем текст проекта Конституции, вынесенный на референдум указом от 15 октября, был опубликован для всеобщего ознакомления только 10 ноября фактически не прошел даже самой элементарной юридической экспертизы и обсуждения граждан.

Справедливости ради следу метить, что над проектом Конституции с мая 1993 г. работал неконституционный “специальный” орган под названием Конституционное совещание. Оно было “сформировано” (опять же!) на основе президентского указа. В октябре 1993 г. президент создал при нем Государственную и Общественную палаты, которые практически были лишь декоративно-консультативными органами. По существу, доработка проекта Конституции велась узким кругом лиц президентского окружения и отдельными учеными-экспертами. По спорным вопросам решения принимал сам президент.

Проведение референдума 12.12.93 по специальным, только для этого конкретного всенародного голосования установленным правилами и есть главное условие решения политической сверхзадачи – принятие Основного закона, закрепляющего суперпрезидентскую форму правления. Кстати, “Юридический энциклопедический словарь” определяет форму правления государства с таким разграничением полномочий между органами не как президентскую республику, а как дуалистическую монархию. Если бы референдум проводился по действовавшему Закону “О референдуме”, его результаты были бы совершенно иными. Даже не нужны были ни “вброс” дополнительных бюллетеней, ни фальсификация результатов — весь механизм безусловно положительного результата голосования за Конституцию был заложен в самих правилах проведения референдума. Как говорится, был бы заказ, а уж юристы постараются… В чем же здесь дело? Каковы были основные расхождения между действовавшим Законом “О референдуме в РСФСР” и президентскими правилами его проведения?

Во-первых, грубейшим образом был нарушен порядок назначения референдума. В соответствии с законом РСФСР (ст. 9) право принятия решения о проведении референдума принадлежало Съезду народных депутатов РСФСР, а в период между съездами — Верховному совету РСФСР. Понятно, что в условиях октября 1993 г. выполнение этой нормы было невозможно. Однако закон (ст. 10) предусматривал еще один вариант назначения референдума по инициативе граждан, причем в случае реализации такой инициативы назначение референдума являлось обязательным. Но и эта возможность не была использована. Президент решил иначе. “Признавая незыблемость народовластия как основы конституционного строя РФ, сознавая, что носителем и единственным источником власти в РФ является ее многонациональный народ, а также в целях реализации права народа непосредственно решать наиболее важные вопросы государственной жизни”, он единолично назначил референдум по проекту Конституции.

Во-вторых, закон четко устанавливал (ч. 3 ст. 35), что при проведении референдума по вопросам принятия, внесения изменений и дополнений в Конституцию РСФСР решения считаются принятыми, если за них проголосовало более половины граждан, внесенных в списки для участия в референдуме. По президентским же правилам (п. “и” ст. 22), Конституция считается принятой, если за нее проголосовали 50% избирателей, принявших участие в голосовании. Как видим, даже при самой минимальной активности избирателей между 50%+1 голос (от внесенных в списки) и 25% + 1 голос (от принявших участие в голосовании) разница огромная. Особенно показательны, применительно к рассматриваемым правилам, результаты Всероссийского референдума 25.04.93. Тогда по первым двум вопросам, не носящим конституционного (и вообще какого-либо юридического) характера, были приняты положительные решения, так как подсчет производился “большинством принявших участие в голосовании”, а по третьему и четвертому вопросам, изменявшим по сути своей Конституцию, решения приняты не были, поскольку, в соответствии с законом, за них проголосовало менее половины граждан, имеющих право на участие в референдуме.

В-третьих, закон предусматривал возможность, в случае признания результатов референдума по какому-либо округу недействительными, проведения в данном округе повторного голосования (ст. 36). Норма же президентского Положения, касающаяся недействительности результатов референдума (п. “и” ст. 22), не предусматривает возможности признания его таковым по отдельным округам. Более того, она вообще крайне расплывчата и малопонятна. В соответствии с этой нормой всенародное голосование признается недействительным, “если допущенные при его проведении нарушения настоящего Положения не позволяют с достоверностью установить результаты волеизъявления избирателей”. Как установить, кем и каким образом? И вообще, что есть “достоверность волеизъявления”? Юридическая практика вряд ли когда-либо сталкивалась с подобными формулировками.

Итак, декабрьский референдум 1993 г. признавался состоявшимся, если в нем приняло участие более 50% зарегистрированных избирателей по всей России без учета голосования в отдельных регионах, а возможности оспорить результаты по субъектам Федерации предусмотрено не было. Такие правила противоречат не только мировому опыту проведения конституционных референдумов в федеративных государствах, не только нашей собственной, пусть небольшой, но все же практике решения всенародным голосованием вопросов федеративного устройства, но и здравому смыслу вообще.

В действительности, подведение итогов конституционного референдума в федеративном государстве по каждому его субъекту отдельно представляется наиболее разумным, достоверным и, главное, бесконфликтным. Особенно в такой большой, многонациональной, с огромным числом субъектов стране, как РФ, такое правило должно быть безусловным. Тем более что в декабре 1993 г. на референдум выносился проект Основного закона, глава о федеративном устройстве которого фактически перекрывала и в значительной степени изменяла положения Федеративного договора, являвшегося неотъемлемым приложением к Конституции, действие которой было приостановлено Указом № 1400.

Но самый, пожалуй, тонкий юридический ход заключался в правилах подведения итогов голосования по проекту Конституции. Речь, во-первых, идет о том, кто являлся “принявшим участие в голосовании”, а во-вторых, от кого из этих “принявших участие” считались окончательные результаты.

Итак, референдум признавался состоявшимся, если в нем приняло участие более 50% зарегистрированных избирателей (то есть пришедших на избирательные участки и получивших бюллетени для голосования) По идее, окончательные результаты тоже должны были считаться от тех же самых “принявших участие” (п. “и” ст. 22). Но не тут-то было! Результаты считались вовсе не от “принявших участие”. И даже не — от числа бюллетеней, обнаруженных в избирательных урнах, — такой я подход был бы еще понятен или хотя бы оправдан. Поскольку существует так называемое “голосование ногами”, когда избиратели, получившие бюллетени, уносят их с собой. Кстати, именно к такому варианту поведения призывали перед референдумом своих членов некоторые политические партии. Результаты считались только от числа действительных бюллетеней (пп. “в”, “г”, “д”, “е” все той же ст. 22 президентских правил), признание которых таковыми в определенной мере субъективно, поскольку принимается решением участковых избирательных комиссий.

Таким образом, в ходе голосования появилось сразу несколько категорий, казалось бы, тех же самых граждан, “принявших участие в голосовании”. Но число их различалось весьма существенно, а результаты подсчитывались от наименьшего, то есть от наиболее выгодного для получения положительного результата.

РЕЗУЛЬТАТЫ РЕФЕРЕНДУМА

Анализ юридической коллизии, возникшей между действовавшим Законом РСФСР “О референдуме в РСФСР” и Положением “О всенародном голосовании по проекту Конституции РФ 12.12.93”, позволяет несколько иначе взглянуть на результаты данного референдума. Согласно официальным данным (см.: бюллетень Центральной избирательной комиссии РФ, 1994, № 1(12); все последующие цифры и расчеты взяты из того же источника), посчитанным по президентским правилам, “за” Конституцию было подано 58,43% голосов. Однако даже эта цифра претерпевает ряд изменений в зависимости от порядка ее выведения: результат полученный при подсчете “от бюллетеней, обнаруженных в ящиках”, равен 57,05%, а от “выданных бюллетеней” — уже 56,60%. Если бы Центризбирком руководствовался не отмененным законом о референдуме, то Конституция набрала бы всего лишь 31 % голосов “за”.

Но и это еще не все, В целом ряде регионов референдум вообще не состоялся. Если считать от числа выданных бюллетеней, то таких регионов — четырнадцать (см. таблицу 1).

Если считать количество избирателей, принявших участие в голосовании, от числа бюллетеней, признанных действительными (итоговая цифра, от которой исчислялись результаты референдума), то таких регионов — еще восемь (см. таблицу 2).

Из всех этих субъектов Федерации — несколько очень крупных, количество избирателей в которых превышает 1 млн. чел. Это Республика Татарстан, Удмуртская Республика, Красноярский, Приморский и Хабаровский края, Новосибирская и Челябинская области. Численность избирателей во всех указанных 22 регионах — 25 522 700 чел, а число получивших бюллетени (то есть принявших участие в голосовании) — всего 11 839 908. Особенно показательна ситуация, сложившаяся в Республике Татарстан, избирательный корпус которой насчитывает 2638575 чел., а в голосовании приняло участие всего 13.9% избирателей (367 088 выданных бюллетеней). Но зато из этого мизерного числа “за” Конституцию проголосовало 74,84% (на самом деле всего 9,99% общего списочного числа избирателей). Можно ли не считаться с такими серьезными цифрами?

В этих регионах надо было либо проводить повторное голосование (но оно не было предусмотрено Положением о референдуме), либо вообще не учитывать результаты референдума в них. Поскольку даже при всей туманности президентской формулировки правового основания признания голосования недействительным, в этих субъектах Федерации невозможно “с достоверностью установить результаты волеизъявления избирателей” (п. “и” ст. 22 ). А если так, то без учета результатов голосования по указанным территориям получается следующее.

1. Референдум 12.12.93 не состоялся в целом по стране. Вместо зафиксированного Центральной избирательной комиссией числа выданных бюллетеней — 58 187 755 — выходит совсем другая цифра — 46 454 847, что составляет менее 50% от общего списочного числа избирателей (106 170835).

2. Если даже закрыть глаза на несостоявшийся референдум по стране в целом, то без учета его результатов в 22 регионах совсем иным оказывается и число голосов, поданных за Конституцию:

— 42,33% голосов от числа выданных бюллетеней;

— 42,67% — от числа бюллетеней, обнаруженных в ящиках;

— 43,69% — от числа действительных бюллетеней.

Всего же Конституция набрала 23% от общего списочного числа избирателей.

Но и этим не ограничиваются “странности” референдума. 17 регионов проголосовали “против”, в 22 — референдум не состоялся. Еще по нескольким регионам результаты до сих пор находятся под сомнением. Это Амурская. Калужская и Рязанская области, где Конституция получила до 51% голосов, а также еще 8 регионов с результатом до 52% (Ростовская, Ульяновская, Тверская области и др.). Теперь, по прошествии более пяти лет, скрещивать копья по этому вопросу уже поздно. Но если бы в ситуации захотели разобраться и разобрались вовремя, могло оказаться, что Конституция не получила поддержки более половины субъектов РФ.

Кроме того, налицо весьма странные расхождения по референдуму и выборам в Госдуму, проводившимся одновременно, в один и тот же день и в одних и тех же местах. Поскольку все их итоги опубликованы, соответственно, в одном и том же Бюллетене ЦИК, то увидеть и посчитать их не представляет особого труда. Так, например, по числу выданных бюллетеней для голосования по референдуму и по выборам цифры совпадают лишь в семи субъектах Федерации (республики Адыгея, Ингушетия, Марий Эл, Якутия, Северная Осетия, Коми-Пермяцкий и Долгано-Ненецкий автономные округа). Но в очень большом числе регионов они значительно различаются, даже по числу избирателей, внесенных в списки (Архангельская, Брянская, Владимирская, Волгоградская, Воронежская области и др.) В итоге при общем уменьшении численности избирателей в стране с апреля по декабрь 1993 г. (между двумя референдумами) на 509,4 тысячи человек в референдуме 12.12.93 участвовало на 408 тыс. человек больше, чем в выборах в Госдуму по одномандатным округам.

К сожалению, сегодня мы уж ничего не сможем проверить, поскольку все бюллетени для голосования по референдуму 12.12.93 по специальному решению ЦИКа были уничтожены через четыре месяца после его проведения.

Вот таким образом были создана правила, по которым идет в сегодняшней России политическое игрище, по которым развивается российская государственность. Правила эти, кстати, действуют вовсе не для всех, а лишь для политических противников их создателей да для все более обезличиваемой народной массы. Для остальных правил нет. Любые их действия обосновываются “высокими демократическими идеалами революционных преобразований 1993 г.”.

“Указная” Конституция, провозгласившая правовое государство, разделение властей и широкие, неотчуждаемые права человека и гражданина, во многих своих позициях оказалась фиктивной. Никакого “баланса” властей она не ввела, демократия в еще большей степени обрела черты элитарности, правовое государство из-за президентского произвола отодвинулось ещё дальше от российской действительности, а социально- экономические права граждан были либо вообще упразднены (право на труд), либо значительно ограничены (право на образование, на медицинское обслуживание) по сравнению с Конституцией РСФСР 1978 г. Формула же Конституции об определении президентом “основных направлений внутренней и внешней — политики” почти буквально воспроизводит с таким шумом отмененную в свое время ст. 6 Конституции СССР 1977г. с той лишь разницей, что КПСС выступала все-таки как коллегиальный субъект, в то время как президент управляет страной единолично.

Но чем дальше удаляются от нас события второй половины 1993 г., тем острее возникает желание порвать паутину политико-юридической лжи, суть которой действительно сводится к одному короткому юридическому термину — “нелегитимно”. Это не означает, однако, что сегодня надо все вновь “разрушить до основанья”, упразднить парламент, правительство и вообще признать все и вся незаконным. Нет. Просто, зная правду и расставив все точки над “i”, надо попытаться исправить ошибки принятой таким образом и в таком виде Конституции, приведя ее в соответствие с истинным значением слова “демократия” именно как “demos cratus” — власть народа, государство для народа. Как сформулировал эту мысль русский поэт: “Община, слитая с державой, держава, вросшая в народ”.

Таблица 1

Название региона	Кол-во избирателей	Кол-во выданных бюллетеней	Процент участвующих
Респ. Коми	808418	386226	47.77 %
Респ. Татарстан	2638575	367088	13.91 %
Удмуртская респ.	1134009	542125	47.80 %
Респ. Хакасия	384234	176274	45.87 %
Хабаровский край	1081802	520315	48.09 %
Иркутская обл.	1767955	864141	48.88 %
Камчатская обл.	286983	126537	44.09 %
Магаданская обл.	186780	91051	48.70 %
Пермская обл.	1995770	924516	46.32 %
Свердловская обл.	3426954	1671931	48.70 %
Томская обл.	728062	328433	45.11 %
Тюменская обл.	883203	431344	48.83 %
Ханты-Мансийский АО	794131	323408	40.72 %
Ямало-Ненецкий АО	284532	131055	46.06 %

 

 

 

Таблица 2

Название региона	Кол-во избирателей	Кол-во действительных бюллетеней	Процент участвующих
Красноярский край	2117784	1056662	49.89 %
Приморский край	1549823	771815	49.80 %
Астраханская обл.	723936	356212	49.20 %
Мурманская обл.	806705	399682	49.54 %
Новосибирская обл.	2005969	989071	49.30 %
Сахалинская обл.	473474	230458	48.67 %
Челябинская обл.	2631098	1307544	49.69 %
Еврейская АО	137038	68477	49.97 %

  

 

«Я ВЕДЬ НЕ ПОЛИТИК, Я — ИНЖЕНЕР»

Обладая гораздо большим политическим и административным опытом, чем остальные члены брежневского Политбюро, Алексей Косыгин не использовал его при проведении экономических реформ
Сергей Константинов

Причины провала реформ Алексея Косыгина в научной и мемуарной литературе меньше всего связывают с личностью и биографией нашего героя. Главными виновниками срыва этих реформ, по воспоминаниям людей, работавших под началом Косыгина и его родственников, неизменно выступают «дряхлый», «тусклый», «впадающий в маразм» Брежнев и ряд его соратников, столь же «ничтожных», как и генсек, — Кириленко, Подгорный, Черненко. В менее резких выражениях, но схожие мысли высказывают люди, далекие от экономики и Совмина. Высокопоставленный сотрудник КГБ Николай Леонов в своих воспоминаниях писал, что отставка Косыгина стала одним из «страшных символов» грядущей гибели социализма в СССР. Видный советский дипломат Валентин Фалин писал в своих мемуарах, что Брежнев и Подгорный оттесняли Косыгина «на вторые-третьи роли». Профессиональные экономисты (труды которых читают и понимают в основном только их коллеги), конечно, не сводят провала косыгинских реформ к личностному фактору. Они указывают на многие неизлечимые болезни советской экономики, вылечить которые не могли даже «прогрессивные для своего времени» экономические воззрения и управленческие способности Косыгина.

Безусловно, косыгинские реформы — чем дальше, тем больше — принимались в штыки Брежневым и некоторыми его сторонниками, попытки Косыгина вылечить советскую экономику были во многом изначально обречены — «пациент» был почти неизлечимо болен. Но только ли в интригах членов Политбюро и объективных экономических факторах следует искать причины провала косыгинских реформ? А что, собственно, сам Косыгин сделал для того, чтобы его детище крепло и развивалось? Какова вообще его роль в советской истории? Что он представлял собой как политик? Насколько его политический и административный опыт соответствовал тем задачам, которые он ставил перед собой сам, и тем, которые выдвигало само время? Не ответив на эти вопросы, невозможно, на наш взгляд, понять и причин провала реформ Косыгина.

В брежневском Политбюро Косыгин, несомненно, был самой яркой фигурой — последним крупным выдвиженцем Сталина конца 30-х годов. Его карьера была фантастически стремительной. Косыгин родился и начал свою карьеру в Ленинграде, где закончил Текстильный институт. Всего за три года, с 1935 по 1938 год, он прошел путь от мастера текстильной фабрики до председателя Ленинградского горсовета, а 2 января 1939 года становится наркомом текстильной промышленности СССР. В этом, с одной стороны, нет ничего удивительного — в конце 30-х годов Сталин взял линию на резкое омоложение хозяйственных кадров. Зачищенные от «врагов народа» наркомовские кресла в то время занимали люди, которым редко бывало за 40 (самым молодым из новых сталинских наркомов был 33-летний Дмитрий Устинов, назначенный в 1941 году наркомом вооружений). Однако если того же Устинова или наркома тяжелого машиностроения Малышева и многих других людей брали в правительство прямо с заводов или из конструкторских бюро, то Косыгина пересадили в кресло наркома из кресла председателя Ленинградского горсовета. До того как возглавить горсовет, он был сначала директором текстильной фабрики в Ленинграде, а затем, в 1938 году, стал заведующим промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома партии. В обкоме он не проработал и года и в том же 1938 году стал, по сути, третьим человеком в Ленинграде после первого и второго секретарей Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Андрея Жданова и Алексея Кузнецова. С последним его связывали не только теплые товарищеские отношения — жена Косыгина приходилась Кузнецову родственницей. Возможно, это никак и не сказалось на быстром продвижении Косыгина, однако очевидно, что без соответствующих рекомендаций того же Жданова, в свою очередь, активно продвигавшего Кузнецова, его появление в Совнаркоме не обошлось.

34-летний нарком текстильной промышленности снискал уважение не только Сталина, в шутку называвшего его «Косыга». Такие довольно разные по степени приближенности к Сталину и по характеру люди, как Молотов и Микоян, оценивали деловые и личные качества Косыгина достаточно высоко. Молотов в своих беседах с писателем Феликсом Чуевым оставил о Косыгине следующий отзыв: «Косыгин — честный человек, глубоко партийный. Лучше других». Микоян относился к Косыгину более критически, но тем не менее признавал, что «он был опытным хозяйственником». В общем, Косыгин сумел удачно вписаться в сталинскую команду, заслужив благосклонность вождя тем, что не играл в большую политику, а всецело занимался своими прямыми обязанностями в сфере легкой промышленности. Уже в апреле 1940 года он становится заместителем председателя Совнаркома СССР и председателем Совета по товарам широкого потребления при этом же совнаркоме. 24 июня 1941 года, спустя всего два дня после начала Великой Отечественной войны, Сталин назначает Косыгина заместителем председателя Совета по эвакуации при СНК СССР. Косыгин работал на этом посту профессионально и самоотверженно. В сентябре 1941 года он осуществил эвакуацию из Харькова танкового, турбинного и электротехнического заводов. На обратном пути в Москву его автомобиль чуть было не заехал на территорию, оккупированную немцами. Косыгин осуществлял эвакуацию и московских предприятий. 13 ноября 1941 года он докладывал в Государственный Комитет Обороны (ГКО) об эвакуации около 500 заводов и фабрик.

С января по сентябрь 1942 года Косыгин в качестве уполномоченного ГКО находился в Ленинграде. Он был одним из инициаторов строительства знаменитой «Дороги жизни» вдоль восточного берега Ладожского озера. Персонально на Косыгина были возложены задания по строительству трубопровода по дну Ладожского озера и подготовке к открытию судоходства по озеру. Оба задания были выполнены, причем трубопровод длиной 29 километров был сдан в эксплуатацию досрочно и обеспечивал с 1942 года топливом город и фронт. Успешно справлялся Косыгин и с поручением правительства (в конце июня 1942 г.) по обеспечению Красной Армии инженерными и саперными средствами. Однако в годы войны Косыгину доводилось иметь дело не только с проблемами эвакуации и налаживания производства инженерных и саперных средств. Сохранились документы о его причастности к депортации немецкого и финского населения из пригородов Ленинграда в 1941 году. 29 августа 1941 года, в момент резкого ухудшения положения на Ленинградском фронте, Молотов, Маленков, Жданов и Косыгин посылают Сталину следующую телеграмму: «Сообщаем, что нами принято решение о немедленном переселении из пригородов Ленинграда немецкого и финского населения в количестве 96 000 человек. Предлагаем выселение произвести в Казахстан — 15 000 человек, в Красноярский край — 24 000 человек, в Новосибирскую область — 24 000 человек, Алтайский край — 12 000 человек и Омскую область — 21 000 человек. Организацию переселения возложить на НКВД. Просим утвердить это предложение». После возвращения из Ленинграда Косыгин вскоре возглавил Совнарком РСФСР, с 1943 года он занимался вопросами восстановления народного хозяйства.

В послевоенные годы Косыгин не утратил расположения Сталина. В 1948 году он становится членом Политбюро ЦК и министром финансов (продолжая оставаться заместителем Председателя Совета Министров СССР). В 1949 году над Косыгиным нависла смертельная опасность. Грянуло «ленинградское дело». До сих пор до конца не ясно, почему Косыгину удалось в этой, почти безнадежной для себя ситуации (ведь он тоже был «ленинградцем», а его жена, как упоминалось выше, приходилась родственницей Алексею Кузнецову — одному из главных обвиняемых по «ленинградскому делу», с котором Косыгины были очень дружны), «вытянуть счастливый билет», как писал в своих мемуарах Хрущев. Сам Косыгин рассказывал уже в 70-е годы своему заместителю по Совмину Владимиру Новикову о том, что во время следствия по «ленинградскому делу» Микоян, работавший тогда заместителем Председателя Совета Министров СССР, «организовал длительную поездку Косыгина по Сибири и Алтайскому краю якобы в связи с необходимостью усиления деятельности кооперации, улучшения дел с заготовкой сельскохозяйственной продукции». Косыгин не исключал и того, что эту командировку Микоян согласовал со Сталиным, согласие которого означало, что Косыгин не будет репрессирован.

К неприятностям Косыгина, связанным с «ленинградским делом», добавился поступивший Сталину в июне 1949 года донос о том, что будто в 1948 году, когда Косыгин был министром финансов, в Гохране происходили крупные хищения золота и драгоценных камней. Сталин поручил министру Госконтроля Мехлису провести ревизию в Гохране. Ревизии Мехлиса, как правило, заканчивались для многих чиновников в лучшем случае выговорами по партийной линии. Мехлис проводил ревизию Гохрана в течение четырех месяцев. Никаких нарушений ревизия не обнаружила, кроме недостачи 140 грамм (!) золота. Мехлис дал команду разобраться в причинах этой недостачи. В Гохране начали работать специалисты-эксперты по золоту. К счастью для Косыгина, они установили, что недостача злосчастных 140 грамм золота вызвана различной степенью влажности воздуха в помещениях, где определялся первоначальный вес слитков (во время войны Гохран находился в Свердловске), и влажностью воздуха в основных помещениях Гохрана в Москве. Кроме того, эксперты утверждали, что в процессе множественных перевозок и перекладок слитков потери металлла неизбежны. Мехлис удовлетворился этими объяснениями и не только дал знать Сталину о том, что у Косыгина все в порядке, но и ходатайствовал о награждении работников Гохрана за «отличное» ведение дела.

Вскоре начальник Гохрана получил орден Ленина. Несмотря на то что ревизия Мехлиса окончилась для Косыгина благополучно, почти до самой смерти Сталина Косыгин жил в ожидании ареста. Его зять Жермен Гвишиани вспоминал, что Косыгин, узнав о том, что среди предъявленных Николаю Вознесенскому обвинений было обвинение в незаконном хранении оружия, утопил в реке два сохранившихся с войны пистолета. Гвишиани удалось обнаружить на даче у Косыгина подслушивающие устройства, и, когда он сообщил о них тестю, тот строго сказал: «Ничего не трогай и никому не говори». Каждое утро, уходя на работу, Косыгин говорил родным: «Прощайте» и напоминал о заранее обговоренных действиях семьи в случае его ареста. Только в конце 1952 года, после ХIХ cъезда КПСС, Косыгину стало ясно, что «этап подозрений и недоверия заканчивается». Произошло это после того, как на каком-то совещании к нему подошел сам Сталин, тронул его за плечо и сказал: «Ну как ты, Косыга? Ничего, ничего, еще поработаешь».

Несмотря на то что Сталин уничтожил ближайших соратников и друзей Косыгина по работе в Ленинграде, из-за чего около трех лет ему пришлось прожить в постоянном ожидании ареста, он тем не менее навсегда сохранил самые теплые чувства по отношению к «вождю народов». По свидетельству Гвишиани, «Косыгин высоко ценил сильную волю и организаторские способности Сталина. Алексей Николаевич оставался с ним в Москве во время войны, когда все правительство эвакуировалось в Куйбышев, и позже категорически не соглашался с насмешливым замечанием Хрущева, утверждавшего, что в войну Сталин командовал «по глобусу», стоявшему в его кабинете». Однако привычка скрывать свои мысли и чувства, приобретенная за годы сталинской службы, осталась у Косыгина навсегда». Уместно вспомнить, что выдумка Хрущева о том, что Сталин вел войну «по глобусу», прозвучала не на какой-то пирушке, а в знаменитом закрытом докладе о культе личности Сталина на ХХ съезде КПСС. Означает ли это, что Косыгин отвергал в принципе десталинизацию общества, затеянную Хрущевым. Отчасти, это было действительно так. В вопросах идеологии Косыгин проявлял сталинскую твердость. В декабре 1969 года, когда Политбюро обсуждало публиковать или нет в «Правде» статью к 90-летию со дня рождения Сталина, Косыгин высказался решительно за публикацию статьи. Статья была опубликована, несмотря на то что некоторые члены Политбюро, в частности Подгорный, Пельше, Кириленко, активно возражали против этой публикации, ставящей, по их мнению, под сомнение решения ХХ съезда и выставляющей таким образом руководителей КПСС в роли непоследовательных, двусмысленных политиков, что особенно вредно скажется на отношениях с «братскими» компартиями. Брежнев, как это не раз бывало при возникновении острых разногласий в Политбюро, испытывал колебания, но после того, как Косыгин и остальные члены и кандидаты в члены Политбюро — Суслов, Устинов, Шелест, Андропов, Мазуров, Гришин — высказались за публикацию статьи, взял сторону большинства.

Косыгин занимал крайне жесткую позицию и в отношении писателя Александра Солженицына, одного из главных символов десталинизации, чья повесть «Один день Ивана Денисовича» при Хрущеве была не только напечатана в «Новом мире», но и ставилась в пример другим писателям секретарем ЦК по идеологии начала 60-х Ильичевым. 7 января 1974 года на заседании Политбюро, разбиравшем вопрос о Солженицыне, Косыгин предложил следующее: «Нужно провести суд над Солженицыным и рассказать о нем, а отбывать наказание его можно сослать в Верхоянск, туда никто не поедет из зарубежных корреспондентов». В конце концов Андропову все же удалось добиться согласия от Политбюро принять его предложение ограничиться высылкой Солженицына из СССР, но это стоило ему больших усилий, поскольку за арест и ссылку писателя помимо Косыгина высказывались Брежнев, Подгорный, Шелепин.

Не жаловал Косыгин и «отца» Пражской весны, лидера коммунистов Чехословакии Дубчека, которого он считал «подлецом # 1» в чехословацком руководстве. Однако он не только, как и Брежнев, до конца противился вводу войск в Чехословакию, но и сумел дать близкий к истине анализ «оппортунизма» Дубчека и его сторонников. Показательна в этом плане стычка Косыгина с Андроповым, который выступал сторонником жестких мер в отношении «прогнившего» чехословацкого руководства. 19 июля 1968 года на заседании Политбюро Председатель КГБ резко выступил против инициативы Брежнева и Косыгина о проведении двухсторонних переговоров руководства СССР и Чехословакии с тем, чтобы попытаться воздействовать на чехословаков всеми возможными мерами «политического воздействия». «Я считаю, — говорил Андропов, — что в практическом плане эта встреча мало что даст, и в связи с этим вы зря, Алексей Николаевич, наступаете на меня. Они сейчас борются за свою шкуру и борются с остервенением. Правые во главе с Дубчеком стоят твердо на своей платформе. И готовимся не только мы, а готовятся и они очень тщательно. Они сейчас готовят рабочий класс, рабочую милицию. Все идет против нас». На этот выпад Косыгин ответил так: «Я хотел бы также ответить т. Андропову, я на вас не наступаю, наоборот, наступаете вы. На мой взгляд, они борются не за свою собственную шкуру, они борются за социал-демократическую программу. Вот их суть борьбы. Они борются с остервенением, но за ясные для них цели, за то, чтобы превратить на первых порах Чехословакию в Югославию, а затем во что-то похожее на Австрию».

В конце 80-х — начале 90-х годов эти предположения стали реальностью. Помимо скрытого неприятия Косыгиным идеологического развенчания Сталина Хрущевым у него были веские основания быть недовольным экономическими преобразованиями Никиты Сергеевича. Косыгин не понимал и не принимал бесчисленные реорганизации органов управления народным хозяйством, происходившие в период «оттепели». Особенное недовольство у него вызывало упразднение Хрущевым отраслевых министерств, вместо которых возникли пресловутые совнархозы. Правда, Косыгин не высказывал своего недовольства упразднением так открыто и явно, как, например, председатель Госплана Николай Байбаков, который на вопрос Хрущева о том, как он относится к совнархозам, откровенно заявил: «Нельзя ликвидировать Министерства топливно-энергетической, оборонной промышленности, транспорта, сырьевые и машиностроительные… Если мы ликвидируем министерства, то потеряем бразды правления экономикой». Подобные откровения Байбакова закончились для него тем, что его сняли с российского Госплана и отправили руководить совнархозом в Краснодарский край.

Косыгин в отличие от Байбакова избегал спорить с Хрущевым по принципиальным вопросам реформирования системы управления экономикой. Правда, в 1962 году он выступил против его идеи создания Комитета партийного и государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР, но на решение Хрущева о создании этого комитета протесты Косыгина не повлияли. Чаще всего не влияли на него и протесты Косыгина по многим конкретным хозяйственным вопросам. Один из сотрудников Секретариата Совмина Анатолий Рябков вспоминал о конфликте Косыгина с Хрущевым по вопросу строительства целлюлозно-бумажного комбината в районе Астрахани. Эту идею внушил ему бывший министр бумажной промышленности Орлов, уверявший, что строительство комбината в дельте Волги чрезвычайно выгодно: огромные заросли камыша, можно, мол, использовать в качестве сырья для целлюлозы и картона. Хрущев потребовал от Косыгина выделить на строительство этого комбината около 300 с лишним миллионов рублей. Косыгин не соглашался, поскольку план на очередной год был уже сверстан и строительство комбината потребовало бы взять деньги, предназначенные для химии, металлургии и машиностроения. Кроме того, он высказывал сомнение относительно годности камыша в качестве сырья для целлюлозы и картона. Однако Хрущев настоял на своем: комбинат был построен, но толку от него не было никакого — одни убытки. «Камыш, — вспоминал Рябков, — как и полагал Алексей Николаевич, не оправдал надежд: «местное сырье» оказалось негодным для производства целлюлозы и картона. Кроме того, после массового сбора в первый год рост камыша на выкопанных местах не возобновился. Этим был нанесен ущерб и природному комплексу дельты: создались неблагоприятные условия для гнездования водоплавающих, нереста рыбы. А лес в дальнейшем пришлось возить из Архангельска, Костромы, Вологды…»

Недовольство Косыгина политикой Хрущева участники заговора октября 1964 года обратили в свою пользу. По свидетельству Шелепина Косыгин был поставлен в известность о готовящемся смещении Никиты Сергеевича со всех его постов. На заседании Президиума ЦК КПСС 13-14 октября, предшествующего известному пленуму, на котором снимали Хрущева, Косыгин выступал вслед за Микояном, который пытался заступаться за Хрущева, предлагая, в частности, сохранить за ним пост Председателя Совета Министров СССР. Косыгин резко выступил против этого предложения, заявив, в частности, о том, что «полумерами не удастся решить. Стиль т. Хрущева не ленинский».

После смещения Хрущева Косыгин занял должность Председателя Совета министров, на которой проработал 16 лет. В 1965 году он выступил с рядом инициатив, получивших название «косыгинских реформ». Эти реформы, с одной стороны, были призваны покончить с «хрущевскими» экспериментами с системой управления народным хозяйством, с другой — дать новые импульсы развитию экономики. Первая задача была выполнена успешно — взамен совнархозов снова вернули министерства. Успешно начали проводиться в жизнь и главные идеи «косыгинских реформ» в области планирования народного хозяйства. Смысл этих реформ, по мнению одного из референтов Косыгина Игоря Карпенко, заключался в том, чтобы «сменить военно-штабную систему с ее главным лозунгом «План любой ценой».

Косыгин стремился вдохнуть новую жизнь в плановую социалистическую экономику комплексом взаимосвязанных между собой мероприятий. В основу планирования были заложены объемы только реализованной продукции, количество плановых показателей, спускаемых сверху и регламентировавших до мелочи каждый шаг предприятия, было снижено с 30 до 9 показателей, из отчислений от прибыли на предприятиях создавались фонды развития производства и материального поощрения, заводы и фабрики получили право самим реализовывать сверхплановую продукцию, устанавливать штатное расписание и сметы. В сельском хозяйстве закупочные цены на продукцию повышались в 1,5-2 раза, вводилась льготная оплата сверхпланового урожая, снижались цены на запчасти и технику, уменьшились ставки подоходного налога на крестьян. Кстати, именно Косыгин подписал в августе 1974 года постановление Совмина, по которому крестьяне наконец-то стали полноправными гражданами страны — на них распространили паспортную систему.

Реформы дали благоприятные результаты в годы восьмой пятилетки (1965-1970 гг.). Не будем утруждать читателя цифровыми показателями, укажем лишь на то, что именно в эти годы был налажен массовый выпуск легковых автомобилей «Жигули». По инициативе Косыгина был заключен договор с итальянской фирмой «Фиат» на строительство автозавода и организацию производства современных автомобилей в Тольятти. Были достигнуты большие успехи в капитальном строительстве, улучшилось положение дел в сельском хозяйстве (в 1970 году общий рост сельскохозяйственного производства составил 9%).

Однако, уже в самом начале реформ Косыгин сталкивался с противодействием некоторых членов Политбюро его начинаниям. По воспоминаниям Байбакова, когда на одном из заседаний Политбюро обсуждалась концепция реформы, председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный «со свойственной ему грубоватостью и недоверчивостью произнес: «На кой черт нам реформа? Мы плохо развиваемся, что ли?», — на что Косыгин возразил: «Реформа необходима, темпы развития экономики стали снижаться. Все валовые методы исчерпаны, поэтому надо развязать инициативу, поднять в коллективах интерес к результатам труда». «Но Подгорный, — вспоминает далее Байбаков, — напыщенно и напористо отстаивал свое, споря не только с Косыгиным, но и с недостаточно уверенным в необходимости реформы Брежневым, не говоря уже об остальных: «Если проводить реформу, то нужно к ней тщательно готовиться. Рано проводить», — настаивал Подгорный».

Многие современники свидетельствуют о том, что «косыгинские» реформы были свернуты во многом из-за того, что Брежнев ревниво относился к Косыгину и постепенно лишал его все больше и больше реальных рычагов управления экономикой. Бывший первый секретарь Московского горкома КПСС Николай Егорычев вспоминал, что в 1966 году Брежнев как-то сказал ему: «Ну скажи, зачем это Косыгин поехал по украинским заводам? Что ему там делать? Все о своем авторитете печется. Пусть бы лучше в Москве сидел да делами занимался». Однако есть свидетельства и о том, что отношения Брежнева и Косыгина стали портиться не в середине 60-х, а с 1975 года. Так, в частности, считает бывший заместитель Косыгина по Совмину Владимир Новиков. «В течение десяти лет, — пишет он. — отношения между ними, смею утверждать, были хорошими. Я не раз бывал на даче Брежнева вдвоем с Устиновым. Устинов был не очень доброжелателен к Косыгину. Брежнев же, наоборот, в то время при мне ни разу не отозвался о нем плохо. И хотя Брежнев очень хорошо относился к Устинову, но, когда тот в домашней обстановке начинал отпускать какие-либо колкости в адрес Алексея Николаевича, Леонид Ильич не поддерживал беседу в этом направлении. Роковую роль, на мой взгляд, в ухудшении отношений между Брежневым и Косыгиным сыграл Н.А. Тихонов. С 1974 г. Брежнев начал болеть, уже через год недуг стал резко прогрессировать. У него явно развилась подозрительность, и Тихонов умело направлял ее против Косыгина, стремился вбить клин между ними. Это ему удалось, и с 1975 г. их взаимоотношения начали ухудшаться. Тихонов без конца докладывал Брежневу о тех или иных, большей частью надуманных ошибках Алексея Николаевича. В оппозицию Косыгину он стремился втянуть и остальных его заместителей. Например, мне он говорил: «Знаешь, ведь мы в Совмине — простые пешки, даже не имеем права подписать незначительное распоряжение. Вся власть у председателя и его заместителя Дымшица, который располагает материальными ресурсами». Реформы Косыгина буксовали не только из-за интриг в верхних эшелонах власти. Им активно сопротивлялись многие министерства. Вот один из ярких примеров на эту тему, описанный референтом Косыгина Карпенко. Речь идет о так называемом бунте сорока министров. «Суть дела заключалась в том, — пишет Карпенко, — что реформа резко увеличила цену срыва договорных обязательств. Предприятие, скажем, из-за недопоставки чепуховой, копеечной детали могло задержать выпуск дорогостоящей продукции, сорвать задание по ее реализации, а значит, потерять значительную сумму отчислений в поощрительные фонды. По новым условиям в таких случаях можно было через Госарбитраж взыскать с недобросовестного партнера не только штраф за недопоставленную продукцию, но и потребовать возмещения всех потерь и убытков, которые понесло предприятие. Госарбитраж получил право решать такие споры, даже если они возникли у коллектива с собственным министерством. Однако охотников обращаться в Госарбитраж с подобными жалобами находилось очень мало — получалось себе дороже. Ведь с поставщиком, не говоря уж о собственном министерстве, работать предстояло многие годы, и портить с ним отношения было просто опасно. Чтобы поднять дисциплину взаимных поставок, Косыгин пошел на такую меру: было принято постановление, по которому выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. Против этого и восстали дружно Госплан и наиболее сильные министерства и авторитетные министры, утверждавшие, что в таком случае все их предприятия останутся не только без премий, но и без зарплаты. В итоге победа осталась за министрами. И хотя распоряжение Косыгина официально отменено не было, оно практически никогда так и не вступило в действие».

Реформы Косыгина постепенно были свернуты и в силу благоприятной экономической конъюнктуры для СССР на нефтяном и газовом рынке. Мировой энергетический кризис совпал с бурным развитием в нашей стране нефтяной и газовой промышленности. Развитые страны были готовы платить за тонну нефти по 100 долларов, в то время как ее себестоимость в Самотлоре составляла около 5 рублей, а общий объем нефтедобычи СССР быстро довел до 600, а затем и 650 миллионов тонн. Открытие нефтяных и газовых месторождений в Западной Сибири постепенно привело к тому, что к середине 80-х гг. две трети общесоюзной добычи нефти и более 60% добычи газа обеспечивала Западная Сибирь. Этот мощный прорыв имел свои как позитивные, так и негативные стороны. С одной стороны, на валюту, вырученную от экспорта нефти и газа, закупалось западное комплектное оборудование для строительства новых заводов. На нефтедоллары было закуплено оборудование для КамАЗа, Волжского автомобильного завода, Уфимского мотостроительного завода, выпускавшего двигатели для автомобилей «Москвич». С другой стороны, на эти же нефтедоллары закупалось и продовольствие, что постепенно привело к подрыву отечественного сельскохозяйственного рынка. Впрочем, ставка на массовый импорт продовольствия была сделана еще при Хрущеве, однако в 70-е годы этот импорт не только не был свернут, но и значительно увеличился. Советский Союз становился все более зависимым от закупок продовольствия за границей. Если в 1973 г. импорт зерна составил 13,2 % от всего его количества, производимого в стране, то в 1975 — 23,9%, в 1981 — 41,4%. Причем зерно покупали уже не только на нефтедоллары, но и на средства, вырученные от продажи золотого запаса страны. Если в 1967 году (в разгар косыгинских реформ) на закупку зерна было затрачено 50,2 тонны золота, то в 1972 году — 458,2 тонны (!) (эти данные историки А. Коротков и А. Степанов обнаружили в архивах Политбюро ЦК КПСС). Это уже были не реформы, а путь в никуда…

Алексей Косыгин, безусловно, как и остальные члены Политбюро, несет ответственность за срыв реформ середины 60-х годов. Может быть, если бы он чувствовал себя политиком, а не инженером, ему бы удалось использовать свой гораздо более высокий политический и административный потенциал, чем у других членов брежневского Политбюро, для проведения в жизнь своих идей. Но этого не случилось не только из-за отсутствия у Косыгина политической воли в середине 70-х годов, но во многом из-за причин личного свойства. После смерти жены в 1967 году в нем что-то надломилось, он перенес два инфаркта, попадал в автокатастрофы, чуть не утонул, плавая на байдарке. В конце концов его вынудили подать в отставку. Зять Косыгина Гвишиани вспоминал, что незадолго до отставки Алексею Николаевичу позвонил в больницу Черненко. Между ними состоялся примечательный диалог:

— Алексей Николаевич, вы все болеете, есть мнение, что вам надо подать в отставку.

— А почему Леонид Ильич мне об этом не скажет?

— Да он сам болеет…

Вот таким трагикомическим образом заканчивалась карьера одного из самых талантливых сталинских выдвиженцев конца 30-х…

 

Первомай.. Первая кровь. «До этого они просто избивали нас»

Пролог

23 апреля 1993 года. Демонстрация Фронта национального спасения по случаю предстоящего 25 апреля референдума о доверии президенту и его политике, и о досрочных перевыборах президента и народных депутатов.

Колонна, направляющаяся на Старую площадь, к дому правительства, натыкается на милицейский кордон и баррикаду из грузовиков. Однако при подходе колонны кордон расступается и не препятствует разборке баррикады. Колонна без инцидентов доходит до Старой площади.

25 апреля. Референдум.

Явка чуть более двух третей. По решению Конституционного суда вопросы доверия президенту и его политике решаются большинством от явившихся, вопросы перевыборов президента и депутатов — большинством от всего электората.

Итоги: Идеи досрочных выборов как президента, так и депутатов — отклонены. Президента и его политику поддержали только 37% электората, что, однако, составляет лишь чуть более половины явившихся. Наиболее активно поддержали его Москва, СПБ, Свердловск, зоны, торгующие сырьем, и спекулирующие всем портовые города. Остальные — против, в первую очередь все аграрные зоны.

По данным аналитиков и наблюдателей в пользу президента было сфальсифицированно 7 млн. (10%) голосов, причем все заявления о подлогах Центризбирком отмел, как «несущественные».

Из беседы с членом наблюдательной комиссии одного из московских избирательных участков: По списку проголосовало 1300. Считаем бюллетени в урнах — 1800! — Как это понимать? — спрашиваем мы. — А вот так! — отвечают нам и выставляют нас за дверь.

Итак, законных оснований для роспуска (разгона) Верховного Совета и Съезда референдум не дал. Однако все более трезвеющие депутаты представляли нарастающую угрозу процессу дальнейшего разграбления и развала страны, именуемого «реформами». Стало быть, оставалось только применить силу для их разгона. Но что, если народ вдруг встанет на их защиту?…

Требовалась силовая разведка. И наступил месяц Май.

Май-93

1 Мая. Октябрьская площадь. Мы всегда собирались здесь 7 ноября и 1 мая, чтобы колонной пройти на Красную площадь или на Манежную. Именно здесь я впервые вышел вместе со всеми 7 ноября 1991 года, когда казалось, что все уже потеряно, и никто из нас не знал, чем закончится этот марш. В тот день нас было 40 тысяч, тех, кто решил выйти на улицу не смотря ни на что, чтобы показать, что есть еще те, кто не смирился.

И никто не встал у нас на пути…

В 1992 мы тоже дважды шли отсюда, и ни разу не было никаких инцидентов. Три машины ГАИ впереди, небольшие патрули по бокам — и все. И ни разу — ни одного битого стекла, ни оцарапанного носа.

Но сегодня!… Полицейские силы численностью до 15 тысяч перекрыли проход к центру города и в обе стороны по Садовому кольцу. Их плотные шеренги, усиленные баррикадами из тяжелых грузовиков, укрылись щитами и ощетинились дубинками. На Крымском мосту ряды щитов и касок сверкали на солнце, напоминая легионы Красса, ожидающие воинов Спартака. Открыт был лишь узкий проход на площадку перед Центральным домом художников, против входа в Парк культуры. Но площадка эта была оцеплена рядами ОМОНа с овчарками…

Что это?… Разве сегодня не государственный праздник? Разве мы не уведомили власти заранее, как того требует закон? Почему здесь собаки? Мы что, уже преступники?

Потом мы узнали, что нам в последний момент «разрешили» пройти маршем к Дому художников. Но ведь это — издевка! 300 метров маршрута — это меньше, чем наша колонна! И что там — митинговать в кольце полиции и собак? Мы что — уже в зоне? Да ведь люди будут в ярости, малейшая провокация — и будет страшнейшее побоище и давка. Залитый кровью Крымский мост и плывущие по реке трупы…

Нас около 25 тысяч. Люди, которых ежедневно унижают и оскорбляют, крича через холуйские СМИ: совки, быдло, фашисты! Люди, которых лишили Родины, обобрали и ежедневно плюют им в лицо… Они терпят день за днем, стиснув зубы. И вот — их день, их праздник. Они пришли с детьми и с цветами. И в этот святой для них день 1 мая им снова плюнули в лицо. Есть предел унижения, который человек может стерпеть. Потом следует взрыв.

Но мы пришли на праздник, а не драться с ними.

— Товарищи! — говорит Анпилов. — Их слишком много, чтобы идти на прорыв. Не будем портить себе праздник. Пойдем на Ленинские горы, на смотровую площадку, там никто не скажет, что мы кому-то помешали, и вид там прекрасный.

Это обидно — уходить. Но мы знаем, на что они способны. В 1992 они уже избивали людей на Тверской 23 февраля и 22 июня на проспекте Мира и в Останкино, где некоторые после этого пропали без вести…

Люди повернулись спиной к полицейским шеренгам и двинулись по Ленинскому проспекту, движение по которому было перекрыто, в сторону Калужской заставы. И здесь я увидел то, чего не бывало раньше. В нашей колонне за первыми двумя шеренгами люди всегда ходили без всякого строя. Но сегодня, униженные и оскорбленные, они сами, без команд, стали выстраиваться цепями. И уже не праздничная толпа, а боевая колонна двинулась по проспекту. Под марш защитников Москвы 1941 года…

Это надо испытать на себе. Я впервые видел эту девочку в кожаной куртке слева от меня и старика-ветерана справа, и этих женщин в цепи перед нашей, но я знал, что мы — Товарищи, мы — одно целое.

Репродуктор на грузовике в голове колонны заиграл что-то праздничное, майское, и дети сидели на плечах отцов, как однажды сидел я сам на Красной площади. Мы еще не знали, что сегодня — день «Варшавянки»…

Мы еще не знали, что, когда колонна ушла с Октябрьской площади, ОМОН хотел погнаться за нами на грузовиках, но 300 наших товарищей перекрыли своими телами мостовую за нашей спиной, не пропустив карателей, как те ни топтали их сапогами. Тогда машины рванулись в обход, по Шаболовке.

Когда мы прошли половину пути до площади Гагарина, из динамика раздался тревожный голос: — Товарищи! Впереди перегораживают улицу! Шире шаг, попробуем проскочить!

Но слишком много детей и пожилих в колонне, мы не можем быстрее, нам не суждено проскочить…

— Впереди баррикада! — раздалось из динамика через несколько минут. — Женщины и дети, отойдите в тыл! Мужчины — вперед!

— Идите, сынки! — тихо говорит пожилая женщина рядом со мной и я выхожу вперед — туда, куда один за другим устремляются те, кто считает себя мужчиной.

Терпеть не могу драки. Мне не по себе, когда на моих глазах кого-то бьют. Но не шагнуть вперед — как?! В этот миг на меня смотрели не только те, кто был рядом, в колонне. Очень многие взглянули на меня в этот миг. Бойцы Фронта Фарабундо Марти, считавшие меня своим, мои друзья — Орландо и Матиас, Фернандо и Давид, Хуан и Хосе, команданте Рикардо и погибший в бою Федерико. Испанец Висенте и колумбиец Нельсон, Карлос из Гондураса и Бренда из Никарагуа… Отец моего брата и сестры, погибший в 1942 под Калинином, когда поднимал в атаку батальон, комиссаром которого был. И многие, многие другие — те, кого я знал, те, о ком я только слышал или читал, и те, кого я создал сам в моих книгах. Как я мог под этими взглядами не шагнуть вперед — туда, где перед баррикадой из трех рядов тяжелых грузовиков замерла прикрытая щитами и касками полицейская цепь? Поступить иначе означало — предать. Всех и себя самого.

Первая в моей жизни баррикада, которую надо взять. И над ней — транспарант: «С ПРАЗДНИКОМ, ДОРОГИЕ РОССИЯНЕ!»

Эти сволочи рассчитали все — это оказалось последней каплей, переполнившей чашу терпения.

Сцепившись локтями, мы цепями шли на баррикаду, скандируя: — По-зор! По-зор! По-зор!

Я был в четвертой цепи на правом фланге. Оставалась еще надежда, что они расступятся, как 23 апреля, ведь их не так много — всего один ряд…

Но они не расступились. Наша первая цепь ударила в них грудью. Тут же взвились дубинки и в первый раз услышал я грохот шитов и дубинок в рукопашной схватке.

Черт возьми, надо снять очки! В карман их!

Ага, их цепь уже прорвана, один из наших уже на баррикаде, машет мне рукой — давай сюда! Взобравшись в кузов трейлера, помогаю влезть еще кому-то. У кузова внизу еще дерутся. Над бортом взлетает дубинка. Захват сверху, подогнув колени! А теперь — выпрямиться. Тот, внизу, сопротивляется.

— От-дай! — сквозь стиснутые зубы («таможня не дает «добро»!») — и дубинка в моих руках. Отдаю ее соседу и оборачиваюсь, чтобы взглянуть, что там впереди, за баррикадой.

И тут у меня темнеет в глазах. Впереди — ряд за рядом щиты и каски, мост через железную дорогу — сплошная баррикада из десятков грузовиков, перед ней и за ней — тысячи касок, а дальше — снова каски и баррикада… Их не меньше дивизии. Здесь пройдут только танки… Эти сволочи рассчитали все — дали нам втянуться в бой и теперь людей уже не остановишь. И это пустое место за баррикадой — 100 метров до первых рядов ОМОНа — чтобы здесь все силы обрушить на самых активных — наш авангард…

Но теперь уже ничего не изменить, люди не отступят. Потому что они Люди.

Защитников баррикады оттесняют, разоружая, на фланги, и они, уже мирно смешавшись со штурмующими, уныло отступают через проходы у стен домов. Наши говорят им сочувственно: — Не сердитесь, мужики, мы же с вами понимаем — вас просто подставили!

Те печально вздыхают — это простые милиционеры, не ОМОН, им самим, видно, все это поперек горла. — Одолжил бы каску, — говорю я одному из них. Тот только печально машет рукой.

Перелезая через грузовики, люди накапливаются за баррикадой. В основном это мужчины, но есть и пожилые женщины, хоть их и просили не лезть вперед.

Раздается грохот. ОМОН, стуча дубинками о щиты, выдвигается вперед, закрывая выход на площадь. Женщины идут ему навстречу, пытаясь убедить, что негоже издеваться над людьми в их праздник. Иду вместе с ними — может, удастся убедить этих медноголовых…

С таким же успехом можно было взывать к совести фонарных столбов. На всю жизнь я запомнил лицо их лейтенанта — лицо робота и убийцы.

В конце концов я достаю рубль и в сердцах леплю его им на щит — в оплату трудов по охране воров от народа. И тут происходит взрыв.

Видимо, именно в этот миг внедренные в наши ряды провокаторы МВД (что доказано) инсценировали атаку на ОМОН — солдаты вдруг словно сорвались с цепей. Стоявших рядом со мной женщин просто смело, а на меня обрушились четверо. От первого я уклонился, но они взяли меня в кольцо — тот лейтенант и еще трое. С четырех сторон обрушились дубинки и сапоги. К счастью, один из первых ударов — по затылку слева — отключил разом все болевые ощущения. Поэтому, когда врезали по селезенке и левой почке, особой боли я не ощутил. Можно было, конечно, попробовать удрать, но мне и в голову не пришло, что я могу себе позволить отступить перед этими подонками. И никакой это был не героизм — просто я не мог поступить иначе.

Им удалось сбить меня с ног. Перекатываясь по асфальту, я старался прикрыться от их дубинок и сапог. Левая рука, плечо и бок были потом всех цветов радуги.

Наконец они бросились на кого-то еще. Вернувшись к своим рядам, я присел на подоконник, вертя головой, в которой гудело, как в чане. Женщины смотрели на меня с немым ужасом.

Гул понемногу утих. А чего я, собственно, расселся? Вон наши парни выкатывают из баррикады самосвал. Встать, старший лейтенант! Ведь это бой! Вперед!

Десятки рук вцепляются в самосвал и катят его — тараном на напирающих карателей. Вперед! Вперед! И они шарахаются от нас!

Еще один грузовик. Вперед!!! И снова мы их отбрасываем!

Наконец в баррикаде проделан проход, колонна начинает втягиваться в него. И тут на нее обрушивается сильнейший удар. Солдаты разом бросаются вперед, круша направо и налево, разбивая головы самым беззащитным — старикам и женщинам. Ревя мотором, выдвигается водомет и через мою голову в проем баррикады бьет струя воды и пены.

Колонна приходит в ярость. В ход идет все, что попадается под руку — гаечные ключи и цепи из грузовиков, лежащая в их кузовах стальная арматура — ее уложили туда заранее эти мерзавцы, заявив потом, что все это мы принесли с собой. Как и коробки с подшипниками — я сам видел их в кузове одной из машин.

Женщины и дети кинулись во дворы, в Нескучный сад — найти хоть что-нибудь для мужчин. Сучья, камни, кирпичи, взломанный голыми руками асфальт и облицовочная плитка — после боя проспект был завален ими так, что было объявлено, что нам это, мол, подвозили грузовиками. Это по ими же перекрытым улицам?!

Плечо ломит все сильнее. Отхожу на тротуар, забираюсь на капот грузовика и смотрю…

Четверо подонков в касках бьют дубинками по голове старика. На лицах их злоба и азарт.

— Что же вы делаете, негодяи! — кричит им стоящая на бампере рядом со мной девушка в замшевой куртке. В ответ ее бьют по ногам.

— Сволочи! — плачет девчонка, пытаясь оторвать антенну, чтобы драться этим прутиком.

— Эх, девушка, — говорю я, — разве их этим проймешь. Был бы АКМ…

Но АКМа нет. Гремят дубинки и щиты, летят во все стороны кирпичи и подшипники, ревет водомет, стелется дым от горящего грузовика, на асфальте — камни, вода, кровь…

Что это? Где мы? Какой нынче год?…

Подо мной поджигают грузовик. ОМОН уже почти добрался до моих ног. Одной рукой с ними много не навоюешь. Обогнув машину вдоль стены дома, захожу им в тыл. В подворотне еще десятка полтора таких же выведенных из строя. Рядом — не менее растерзанный взвод милиции, вместе с нами обалдело наблюдает продолжающееся побоище.

В подворотню ведут окровавленных раненых. Кажется, я боялся крови. 1000 лет назад. Раненые не кричат, только требует каждый, чтобы первому помогли не ему, а другим.

Через двор возвращаюсь в колонну.

Бой продолжается. Нас теснят, но опрокинуть и погнать — не могут! Колонна все время контратаками отбрасывает напирающий ОМОН.

Им так и не удалось разгромить нас и опрокинуть! Собаки? Вот зачем им были собаки — преследовать бегущих! Но никто не побежал перед этой сволочью! Никто! Нас всего лишь оттеснили на сотню метров.

В конце концов они отошли к своей баррикаде и начали ее восстанавливать, придавив при этом насмерть одного из своих, тут же объявленного нашей жертвой и мучеником.

А колонна собралась вокруг своего грузовика и запела:

Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой!… Митинг провели тут же, на поле боя. Никто не чувствовал себя побежденным. Даже раненые не стонали от боли. На многих лицах были счастливые улыбки. Здесь, сражаясь, мы впервые за много месяцев были Свободными Людьми!

Потом, уже в метро, на переходе, все вдруг исчезло и в себя я пришел, лежа ничком на полу — кто-то щупал мой пульс — жив ли я. Жив. Просто отключился.

Это был наш первый бой. До этого они просто избивали нас. А здесь… Инженеры и рабочие, преподаватели и ученые, студенты и офицеры, молодые и пожилые — они с такой яростью шли в бой, с непокрытыми головами — под дубинки и водометы, отнимая у врага оружие и щиты, вырывая из рядов врага солдата за солдатом, срывая с них каски и бронежилеты, что видавшие виды иностранные репортеры были потрясены. Это был не разгон демонстрации — это был Бой! Эти люди показали, что такое Народ.

Пять месяцев спустя они точно также шагнули под пули…

За этот первый бой власти выставили нам счет: 150 щитов, 110 дубинок, 90 касок, 60 бронежилетов. Да, трофеи у нас были. Плюс 200 солдат противника, которые «получили свое». Впрочем, им зачли все царапины…

Наши потери — 600 только тех, кто обратился за помощью, не считая трех убитых, чьи тела МВД увезло и спрятало, и сотен тех, кто, как я, не обратился к врачам. Меня наверняка засняли при штурме баррикады — камеры были со всех сторон, даже на балконах и крышах — и я отнюдь не рвался в их лапы. Телевидение потом неделю крутило кадры боя, призывая доносить на всех «боевиков», которых опознают. При этом все было смонтировано так, словно мы пошли в атаку ни с того, ни с сего.

Можно ли было избежать боя? Да — будь у нас хорошо организованная и управляемая колонна, тогда можно было бы обойти их через Нескучный сад и набережную. Хотя потом они могли обложить нас по всем правилам и на Ленинских горах. Но вот что было невозможно — это покориться им и отступить. Если бы мы покорились — это была бы последняя демонстрация, конец всякого Сопротивления. Но мы не отступили.

Да, это был первый наш бой. И они не смогли победить нас.

8 мая. Особняк на Садовом кольце. Инструктаж. — Получены следующие сведения. » …мая всемосковская сходка уголовников приняла решение 9 мая внедрить своих людей в нашу колонну и оттуда «бить ментов». Это — провокация на руку властям. Наша задача — сорвать ее. Капитан обучит вас, как действовать в толпе соответствующим образом.

Задача — не допустить крови, показать на деле, кто виновен в том, что произошло 1 мая. Если колонна будет атакована — наша задача встать цепью между колонной и атакующими. Е., правда, обещал, что ОМОНа не будет, но…

— Ты идешь?

— Да. Но с фотоаппаратом. Чтобы заснять всех, если они что-то устроят.

9 мая. День Победы. Е. солгал — ОМОН здесь, сидит в засаде недалеко от Манежной. За его спиной к тому же — дивизия МВД и курсанты милицейских школ, все в полном снаряжении, с водометами. Ими забиты все дворы и подворотни вокруг Кремля и на Тверской. Они готовы.

Мы тоже. Нас — 90 тысяч! Увидев, как нас встретили 1 мая, еще 70 тысяч вышли и встали рядом с нами. Многие приехали для этого из других городов. Вы надеялись запугать нас, господа? Нас? Народ? Вы просчитались

И разом смолкли голоса на Тверской, когда из динамика нашего грузовика грянул тот марш, под который мы шли 1 мая:

В атаку стальными рядами Шагает решительный строй, Родная столица за нами, Рубеж нам назначен судьбой… Над двинувшейся вперед огромной колонной — Красное знамя Победы и рядом с ним — черно-злато-белый стяг России. Рядом с Андреевским флагом — багряное знамя Руси со Спасом нерукотворным…

Мы не дрогнем в бою За столицу свою, Нам родная Москва дорога, Нерушимой стеной, Обороной стальной Разгромим, уничтожим врага! Впереди цепью охранения — депутаты Моссовета. За ними — цепь милиции, за нею — три цепи дружинников ФНС, Трудовой Москвы, Союза офицеров, а за ними — море людей и цветов.

На марше равняются взводы, Гудит под ногами земля, За нами — родные заводы И красные звезды Кремля… Именно так! И это — наш День, наша Улица, наша Победа!

Мы не дрогнем в бою За столицу свою, Нам родная Москва дорога, Нерушимой стеной, Обороной стальной Разгромим, уничтожим врага! Враг — здесь, рядом, он наготове. Вчера вечером они похитили лидера РКРП Анпилова, надеясь, что сообщение об этом взорвет людей, зазвенят стекла и тогда… Тогда Тверскую зальет наша кровь. Они — в подворотнях — готовы, они ждут… Их люди — в наших рядах и поэтому тысячи глаз нашего охранения — начеку. Это чертовски утомительно — непрорывно контролировать всех вокруг себя, все балконы и окна. Но если что — мы должны успеть…

— Провокаторы! — кричит динамик. — Мы знаем, что вы здесь! Но только попробуйте, только посмейте!…

Для счастья своими руками Мы строили город родной, За каждый расколотый камень Отплатим мы страшной ценой! Первая провокация — попытка вклинить в колонну сотню «крутых металлистов» — пресекается за полминуты. Вторую попытку — во время митинга на Маяковке взорвать всех вестью об исчезновении Анпилова — срывает лидер Союза офицеров Терехов, оборвав шнур микрофона. И колонна движется дальше.

Мы не дрогнем в бою За столицу свою, Нам родная Москва дорога, Нерушимой стеной, Обороной стальной Разгромим, уничтожим врага! Перед колонной — сотни журналистов, они на всех столбах и заборах. Тысячи глаз и сотни объективов держат под контролем все.

Тысячи, тысячи людей на тротуарах и балконах. И 90 тысяч в колонне, шагающей по Главной улице Москвы.

Не смять богатырскую силу, Могуч наш заслон огневой, Зароем фашиста в могилу В туманных полях под Москвой! Вот уже Центральный телеграф. В подворотнях ревут моторы — это снимается и уходит дивизия МВД. Ее командование сказало «нет!». ОМОН не кажет носа из подворотни. Им ясно — атаковать невозможно. Не удалось! Ну так на ком кровь 1 мая, господа?

Колонна вступает на Манежную площадь.

Мы не дрогнем в бою За столицу свою, Нам родная Москва дорога, Нерушимой стеной, Обороной стальной Разгромим, уничтожим врага! Десятки тысяч цветов ложатся к Могиле Неизвестного солдата, море людей и знамен заполняет Красную площадь…

Да, это был наш День Победы. Пронизанный солнцем и счастьем…

Далеко не эпилог

Май-93 показал, что есть еще десятки и сотни тысяч людей, готовых выйти на улицу, защищая свои права — даже зная, что их могут встретить дубинки, водометы, овчарки. Есть еще те, кто готов восстать против произвола, встать на защиту закона. И те, кто планировал уничтожение Верховного Совета и Съезда, поняли: еще рано.

Они изменили тактику. С утра до ночи все лето напролет оплаченные президентской командой СМИ поливали грязью депутатов Съезда и ВС. Им удалось добиться своего — очень многие перестали видеть и понимать, что происходит. Большинство уже не видело разницы между Съездом и президентом, не понимало, какие силы и интересы стоят за каждой из этих сторон. Только 10-155 тысяч вывела оппозиция на улицу в августовские дни…

Наступила осень. Положение президентской команды становилось все более сложным. Кризис в экономике продолжал нарастать, угрожая социальным взрывом, который смел бы авторов «реформ». В союзных республиках все громче зазвучали голоса о преступности Беловежского сговора, в Верховных Советах Белоруссии и России началась подготовка совместных действий с целью денонсации этих соглашений трех государственных преступников, и это уже грозило судом и тюрьмой господину Е. и компании. Кроме того, ВС России принял решение резко ограничить лицензирование торговли сырьем, что поставило под угрозу финансовые интересы топливно-сырьевой мафии, оседлавшей правительство. И надвигался очередной Съезд, который, судя по обстановке, мог отправить в небытие и президента, и правительство — «за все хорошее и доброе», в том числе за преступления «приватизации».

Преступники поняли: больше ждать они не могут.

И наступило 21 сентября 1993 года.

Предоставлено автором

Октябрьское восстание 1993 года 1993.sovnarkom.ru

http://1993.sovnarkom.ru/TEXT/RASSKAZY/iljin_may.htm

 

«Пятисотый». История завода как зеркало истории страны

Когда над Тушинским аэрополем во время авиационных праздников и аэрошоу демонстрируют свое мастерство всемирно знаменитые «Стрижи» — эскадрилья фронтовых истребителей МИГ-29 из подмосковной «Кубинки», десятки тысячи зрителей испытывают восторг и чувство гордости за Отчизну, создавшую столь совершенную технику.
Но мало кто знает, что сердца для «королей воздуха», оглушающих своим ревом в дни авиапраздников небо Тушина, выкованы всего «в двух шагах» от аэродрома — на Московском машиностроительном предприятии имени В. В. Чернышева.

История «Пятисотого» или о заводе «Красный октябрь» (ныне ММП имени В. В. Чернышева)

Когда над Тушинским аэрополем во время авиационных праздников и аэрошоу демонстрируют свое мастерство всемирно знаменитые «Стрижи» — эскадрилья фронтовых истребителей МИГ-29 из подмосковной «Кубинки», десятки тысячи москвичей и гостей столицы испытывают восторг и чувство гордости за Отчизну, создавшую столь совершенную технику.

Но мало кто знает, что сердца для «королей воздуха», оглушающих своим ревом в дни авиапраздников небо Тушина, выкованы всего «в двух шагах» от аэродрома — на Московском машиностроительном предприятии имени В. В. Чернышева.

В энциклопедии «Авиация», недавно вышедшей в издательстве «Большая Российская энциклопедия», про это предприятие сказано: «АООТ «ММП имени В. В. Чернышева» берет начало от образованных в 1932 году ремонтных мастерских ГВФ. С 1932 г. — з-д № 63 ГВФ, С 1933 г. — З-Д №82 ГВФ, с 1936 г. — з-д №82 НИИ ГВФ, с 1938 г. -з-д № 82 НКВД, с 1940 г.-з-д №82 Наркомавиапрома, с августа
1941 г. по февраль 1942 г. з-д находился в эвакуации в Казани, с 1942 г. -з-д № 500 НКАП, с 1963 г. з-д «Красный Октябрь» МАП, с 1983 г. — ММП имени В. В. Чернышева, возглавлявшего предприятие с 1945 по 1983 гг. В 1932-38 гг. выпускал авиационные поршневые двигатели серии МГ(МГ-11, МГ-21, МГ-31),ас 1938 г. -дизели АЧ-ЗОБ. С 1947 г. производились реактивные двигатели, в числе которых РД-500, ВК-1, АМ-5А, Р11Ф-300 (модификации), Р27Ф2-300, Р29-300, Р-35, РД-ЗЗ, КБ з-да а разные годы возглавляли М. А. Коссов, Ф. Я. Тулупов, А. Д. Чаромский, В. М. Яковлев, Н. Г. Мецхваришвили, К. Р. Хачатуров, Ю. Е. Швецов, а ныне Р. Ю. Нусберг. Предприятие награждено орденами Ленина (1966 г.) и Октябрьской Революции (1976 г.)».

Что же скрывается за скупыми строчками авторитетного справочника? Оживить историю предприятия нам помогут воспоминания очевидцев.

9 февраля 1923 года учреждается Совет по гражданской авиации, а через месяц создается в стране общество друзей Воздушного флота (ОДВФ). Два миллиона юношей и девушек, членов ОДВФ, с энтузиазмом строят аэродромы, авиазаводы, собирают средства на постройку самолетов, повсюду возникают аэроклубы, широко распахнувшие двери рвущейся в небо молодежи.

Молодые инженеры Швецов А. Д. и Окромешко Н. В. в 1925 году создают и внедряют в серийное производство первый отечественный авиационный мотор М-11 мощностью 110 л. с. Аркадий Дмитриевич Швецов, в дальнейшем прославленный авиаконструктор, автор 17 удивительных двигателей, в анкете в 1950 году укажет в графе «имеет ли изобретения, научные труды» только этот мотор-звездообразный, пятицилиндровый, поршневой двигатель воздушного охлаждения, предназначенный для учебной и тренировочной авиации. Знаменитая швецовская «звезда» М-11 установила абсолютный рекорд долголетия, оставаясь в строю более сорока лет.

В1926 году Управление ВВС объявило конкурс на создание для летных школ простого в производстве и обслуживании, надежного самолета первоначального обучения под первый отечественный серийный мотор М-11.

Побеждает в конкурсе биплан У-2 (учебный-второй), переименованный затем в ПО-2 (по имени его создателя выдающегося авиаконструктора Поликарпова Н. Н.). Испытанный легендарным летчиком Михаилом Громовым, самолет передается в серийное производство. На этом, ставшем классическим, учебном самолете в летных школах и аэроклубах подготовлено свыше 100 тысяч летчиков.

В начале 30-х гг. в районе деревни Тушино строится аэродром гражданского воздушного флота (ГВФ), а при нем аэроклуб (сегодня -это Национальный аэроклуб России им. В. П. Чкалова), возводятся кирпичные корпуса: 4-го Московского авиационного техникума и его ремонтных мастерских; дирижаблестроительного учебного комбината (ДУК), в котором преподавал полярный исследователь и конструктор дирижаблей итальянский генерал Умберто Нобиле; парашютной фабрики и радиозавода № 85.

Наличие Тушинской погрузочно-разгрузочной станции Калининской железной дороги (ныне — Рижской ж. д.) с широкой колеей, Волоколамского шоссе, Москвы-реки и малонаселенного ровного пространства позволило Гипроавиапрому разместить севернее аэродрома самолетостроительный завод ГВФ (ныне — Тушинский машиностроительный завод), а чуть южнее, всего в двух километрах от аэродрома, авиамоторный — для удовлетворения все возраставших нужд ГВФ в инструменте, запчастях и новых моторах. Гражданавиастрой закладывает фундамент первого жилого дома.

С января 1932 года ремонтные мастерские авиатехникума, занимавшиеся мелким ремонтом агрегатов и аппаратуры самолета У-2 и его мотора М-11, переименовываются в завод № 63 ГВФ (его северный сосед — самолетный завод — годом раньше получил № 62). Таким образом, в Тушине рождается авиагородок. Очевидец тех лет, первый комсорг завода № 63, Ворновицкий Я. А. вспоминает (ему скоро 90, а какая память!):
-Далекий 1932 год. Вовсю разворачиваются по стране стройки 1-й пятилетки. Незабываемое время…

Отчетливо помню, как в морозный декабрьский день незнакомый солидный «дядя» внимательно и сочувственно выслушивает меня, «мальчишку», в ожидании очередного поезда на станции Покровское-Стрешнево.

Электричек еще не было (их пустили лишь в 1945 году), а паровые поезда ходили редко, с интервалом в два-три часа. Поэтому «дядя», узнав, что я собираюсь ехать в Тушино — искать работу в авиагородке, уговорил меня идти туда своим ходом.

За разговорами незаметно подошли к заводу № 63, на который мне посоветовал поступить один мой земляк. Каково же было мое удивление, когда сопровождающий меня «дядя» неожиданно представился: «Начальник отдела кадров завода Поговский». Оформил он меня учеником фрезеровщика. Однако мне так и не пришлось поработать на фрезерном станке, так как на заводе был всего один такой станок, да и тот полураспакованный. Не было еще и ни одного фрезеровщика. У кого же учиться? И меня временно посадили за чертежную доску в отделе подготовки производства. Конструкторского отдела, как такового, на заводе тогда тоже не было.

Фактически не было еще и завода. Он только зарождался. Было лишь огромное заболоченное пространство, покрытое лесом, и несколько десятков временных деревянных бараков. Всюду лежали горы пиломатериала, стояли качалки для осушения болот, бочки с битумом и известкой, принадлежащие 12-му заводстрою, возводившему первую очередь заводов №62 и № 63. Ограждений никаких не было, на территории паслись козы.

В одном из бараков (корпусе «Г») размещалось заводоуправление, в нем же — общежитие для рабочих. В другом бараке (корпусе «Д») умещались все производственные цеха и лаборатории. Здесь стояли три допотопных токарных станочка, два новеньких краснопро-летарских «ДиП»а («Догоним и перегоним»), два шепинга (поперечно-строгальных станка) и один универсально-фрезерный (еще в упаковке, т. к. специалиста, умеющего на нем работать, как я уже говорил, на заводе не было).

Работников завода, начиная с директора и кончая уборщицей, насчитывалось не более семидесяти человек.

Но время шло, завод, сменивший номер к концу 1933 года на 82-й, приобретал уже какие-то очертания, а не числился лишь на бумаге. Люди прибывали ежедневно из самых разных мест, в основном подростки из фабрично-заводских училищ и детских домов.

Запомнилось, как мы без конца разбирали, собирали и испытывали поршневые звездообразные моторы — пятицилиндровый (списанный) М-11 и трехцилиндровый (опытный) М-23. Испытательной станцией служил небольшой сарайчик, наскоро сколоченный из горбыля (на этом месте сейчас — касса завода). Это был период обучения кадров будущих авиамоторостроителей. А как мы строили свой первый капитальный корпус! В то время не было ни города Тушина, ни канала имени Москвы (его начали строить только через три года — осенью 1935 г.). Железнодорожная станция Тушино находилась примерно там, где улица Свободы пересекает отводной канал (у восточного моста, что рядом с проходными ТМЗ). Узнав, что на станцию прибыли вагоны со стройматериалами для возведения большого, настоящего, корпуса нашего завода, силами молодежи мы провели субботник (потом к нам присоединились и «старики»). Проложили узкоколейку от станции до стройплощадки завода, раздобыли несколько вагонеток и перевезли весь материал, толкая вагонетки руками. А потом появились строители, и началась «великая стройка». Я часто вспоминаю, как мы проектировали, изготовляли и устанавливали в новом корпусе первые на заводе грузоподъемные механизмы, как расставляли в новом помещении наше оборудование.

В капитальном корпусе расположились литейный и сборочный цеха, несколько лабораторий, общественные организации, первая заводская проходная.

Каким же радостным был этот долгожданный день, когда наш новый корпус вошел в строй. Мы искренне считали, что построили настоящий большой авиазавод.

Возводимому в Тушине авиамоторному заводу требовались молодые энергичные специалисты — двигателестроители. Но где их взять? Московский авиационный институт только строился, Военно-Воздушная инженерная Академия мотористов еще не выпускала. Выручил Киевский машиностроительный институт. Первый выпуск его авиафакультета (всего ,14 человек) дал заводу сразу четырех инженероа-авиамоторостроителей.

Параллельно со строительством двух новых тушинских авиазаводов готовились чертежи моторов и самолетов, которые им предстояло серийно выпускать.

Известный авиаконструктор из ЦАГИ Александр Иванович Путилов (ученик «отца русской авиации» Н. Е. Жуковского и соратник А. Н. Туполева) создает в своем КБ, переведенном в 1933 г. на завод № 62 в Тушино, пассажирский самолет «Сталь-2». Каркас у этого шестиместного моноплана впервые в стране был изготовлен из отечественной нержавеющей стали «Энерж-6» вместо страшно дефицитного в Те годы у нас в стране дюраля.

Мотор для самолета предполагалось изготавливать на соседнем заводе.

Одновременно Запорожское КБ двигателиста Назарова А, С., наладившее серийных выпуск швецовской «Звезды» М-11, создает на ее базе серию маломощных моторов «МГ» («мотор гражданский») для самолетов ГВФ.

В 1933 г. чертежи назаровских «зврзд» МГ-11, МГ-21 и МГ-31 передаются в Тушино на завод № 82 ГВФ, а точнее — конструкторам НИИ ГВФ, занимавшим ряд помещений в уже упоминавшемся ДУКе (в настоящее время в этом здании размещены ИВЦ, администрация и ряд отделов и служб ММП им. В. В. Чернышева).

Моторы начали изготавливать в 1934 году, а через год успешно провели их госиспытания, выпустили малую серию самого мощного из них-мотора МГ-31. Форсированный вариант этого мотора МГ-31Ф мощностью 335 л. с. и стал устанавливаться на самолете «Сталь-2».

В 1936 году завод № 82 подчинили непосредственно НИИ ГВФ, превратив в его производственную базу (опытный завод по доводке маломощных гражданских моторов). Отдел бензиновых двигателей (ОБД), входивший в НИИ ГВФ, перевели из ДУКа на завод, присвоив ему № 11.

Таким образом на заводе впервые появился свой конструкторский отдел. Первым главным конструктором завода стал двадцативосьмилетний инженер Коссов Михаил Александрович, приехавший в Тушино из Запорожья, где он с 1931 года занимался форсированием и доводкой маломощных моторов серии «МГ» в КБ Назарова А.С.

Со второй половины 1938 года жизнь завода № 82 кардинально изменилась. На смену гражданским моторам пришел авиадизель нефтяной АН-1, предназначавшийся для дальних бомбардировщиков. Новый «хозяин» — НКВД укомплектовал завод опытными специалистами из ЦИАМ, а в помощь им организовал на территории завода спецтюрьму, в которую собрал 65 выдающихся ученых, конструкторов и технологов (якобы «подозреваемых в шпионаже») и вменил им в обязанность — оказывать всемерную помощь заводским специалистам в освоении серийного производства авиадизеля.

В спецтюрьме, для которой представили одноэтажный корпус-барак, оказались Алексей Дмитриевич Чаромский, один из основателей ЦИАМ, руководивший в нем отделом быстроходных дизелей, где и родился АН-1, Борис Сергеевич Стечкин, заместитель начальника ЦИАМ по научно-технической части, профессор с мировым именем, позднее — академик, основоположник теории воздушно-реактивных двигателей, Аркадий Сергеевич Назаров, главный конструктор Запорожского КБ, Валентин Петрович Глушко, крупнейший двигате-лист, будущий академик, один из основателей космонавтики. Попал сюда и Ульрих Келер, приехавший к нам из Швейцарии для ознакомления с эксплуатацией дизелей своей фирмы «Зульцер» и осужденный за свою любознательность на 6 лет.

Ускоренно возводились новые корпуса, обновлялся и расширялся станочный парк, назначили нового директора, нового главного инженера. Главным конструктором стал Федор Яковлевич Тулупов, а начальником серийного отдела Иван Ерофеевич Скляр.

Заводу № 82 передали в 1939 году расположенный по соседству радиозавод № 85 ГВФ КБ Коссова М. А. и разработанные им опытные моторы отправили на Воронежский авиамоторный завод.

Описание спецтюрьмы находим в очерке «Наказание без преступления», опубликованном в 1990 г. в журнале «Наука и жизнь».

Автора очерка арестовали в 1938 г. и отправили на «лесоповал», а весной 1939 г. его, как авиационного специалиста, отвезли в купейном вагоне в Москву и затем в «черном вороне» — в Тушино.

«Открылась дверь машины, — вспоминает «враг народа», — и я услышал знакомый шум авиационного двигателя, проходящего испытания на стенде.

Я вышел из машины, жмурясь после темноты, и увидел забор с калиткой, а в небольшом отдалении слева еще один забор, за которым из всех открытых окон четырехэтажного здания с любопытством смотрели на меня девушки и ребята — это был ДУК (дирижаблестроительный учебный комбинат). За калиткой открылось новое «чудо». В небольшом дворе были клумбы с цветами, газоны, дорожки, площадка с волейбольной сеткой.

Впереди в конце двора — одноэтажный дом. Войдя в него, я увидел вешалку с висящими пальто. От подобного зрелища я уже отвык. Далее шел длинный коридор, покрытый дорожкой. Налево и направо закрытые двери. По коридору ходил вперед и назад дежурный охранник. Иногда он останавливался у какой-либо двери и смотрел в комнату через небольшое, вставленное в дверь, стекло…

В спальне было шестнадцать кроватей. Пятнадцать застеленных, а на одной — стопка белья давно не виденной мной белизны. Деревянный крашеный пол чисто вымыт. Под потолком — лампочка, по-тюремному, без абажура. На стене, у двери, черная тарелка радиорепродуктора. Окна с обычной тюремной решеткой, но без «намордника», то есть без наклонного щита снаружи…

Начальник, полноватый майор, объявил, что я буду жить и работать в спецтюрьме НКВД, в которой правила поведения заключенного «такие же, как и во всех тюрьмах». Я улыбнулся. Затем майор сообщил распорядок дня и сказал: «Сейчас идите в столовую. Вторая дверь налево».

Я вышел. По коридору шли люди в одинаковой одежде. Загорелые, бритые, аккуратно подстриженные и причесанные, с бородками или усами, они совершенно не походили на заключенных в тюрьме, а тем более в лагере. Некоторые здоровались со мной, хотя мы не были знакомы. Кто-то взял меня под руку и ввел в столовую.

Две женщины в белых фартуках разносили тарелки, полные горячего, вкусно пахнущего борща с мясом и сметаной. На столах стояли хлебницы с белым и черным хлебом. Подали второе — натуральный бифштекс с хорошим гарниром! Когда я его съел, мне пододвинули еще две порции. На третье был компот.

Обед начался в 13 часов и продолжался не более 30 минут. Согласно распорядку теперь можно было отдыхать до 15 часов…

Работали все очень интенсивно. Рядовые инженеры, техники и копировщицы трудились как вольнонаемные, а руководили ими заключенные. Если у вольных возникали вопросы, они по телефону звонили начальнику спецтюрьмы. По его команде приходил охранник, вызывал заключенного руководителя и вел его через охраняемую дверь к вольным. Все заключенные получали одинаковую «зарплату» — 120 рублей в месяц, только Стечкин и Чаромский по 150 рублей.

Работа продолжалась до 20 часов. Затем-ужин. Вечерами играли в шахматы, домино, на бильярде, читали книги и журналы, гуляли во дворе. Люди смеялись, шутили… Но одна мысль омрачала душу, что в таких «шарагах», как наша, мельчайшая доля от массы заключенных сталинско-бериевского ГУЛАГа…

Однажды на завод привезли Туполева и Мясищева для обсуждения с Чаромским проблем установки дизеля на бомбардировщики. Выдающиеся конструкторы самолетов с удовольствием гуляли в нашем дворе, что было приятнее «прогулок» на огороженной крыше, над восьмым этажом, их спецтюрьмы в центре Москвы.

Чаромскому Туполев сказал: «Ты, Алексей Дмитриевич, выбрал такую конструкцию дизеля, что будешь делать его лет двадцать. Надо бы что-нибудь попроще».

Однако заводскому КБ Тулупова, при серьезной поддержке со стороны «шараги» Чаромского — Стечкина, удалось всего за полтора года спроектировать и построить на базе полученного из ЦИАМ дизеля АН-1 совершенно новый, более мощный и надежный дизель М-ЗОБ, переименованный в начале войны в АЧ-ЗОБ (по имени создателя первоначального проекта дизеля Алексея Чаромского).

22 июня 1941 года была объявлена всеобщая мобилизация в связи с началом Великой Отечественной войны.

«В то памятное воскресное утро, — вспоминает ветеран завода А. Н. Малюшкин, — я трудился в КБ в связи со срочной работой над авиадизелем М-ЗОБ. Часов в 12 в отдел пришел заместитель главного конструктора Иван Ерофеевич Скляр и сообщил, что на нас напала фашистская Германия.

Уже через четыре дня после начала войны завод стал готовиться к эвакуации в Казань: упаковывали техдокументацию, грузили на платформы оборудование. Работали быстро, дружно, почти без перекуров, в том числе и заключенные. Их охрана стояла поодаль.

Вскоре людей из спецтюрьмы завода переправили в «Бутырку», затем погрузили в вагоны и повезли на восток, вслед за опытными дизелями и оборудованием. Мы же, вольнонаемные, отправились в Казань позже (в конце июля — начале августа): Малосемейные и холостяки — на речных трамваях, семейные — на баржах от Химкинского речного вокзала.

22 июля мы были свидетелями первого налета фашистов на Москву. Помню, под вечер, как только наш речной трамвай прошел первый после водохранилища шлюз, прозвучала воздушная тревога, Нас высадили на берег канала вблизи одиноко возвышавшегося серого 6-этажного дома Наркомвода. Пространство между улицей Свободы и каналом было еще не застроено, и мы попрятались в траншеях, нарытых в голом поле (в войну поле перекопали под картошку), и стали наблюдать.

С центрального аэродрома столицы, что на «Ходынке», взлетело звено истребителей-перехватчиков МИГ-3 и, набирая высоту, ушло в западном направлении. В районе Покровское-Стрешнево заработали зенитки. В вечернем небе вспыхнул фейерверк от разрыва снарядов, а над ним еле различимые три черные точки немецких бомбардировщиков с белыми шлейфами-полосками за ними. Хотя самолеты шли на очень большой высоте, глухое урчание их моторов доносилось до нас вполне отчетливо. Казалось, что они зависли над Тушинским аэродромом, но потом, опасаясь заградительного зенитного огня, стали расходиться, огибая город слева и справа, а один полетел прямо в сторону поселка Сокол. Через некоторое время еще один вражеский самолет, летевший сравнительно низко, направился в сторону Химкинского порта. Однако, наткнувшись на шквальные залпы зенитчиков, повернул обратно, выпустил по ним с задней турели несколько пулеметных очередей (красные строчки трассирующих пуль были хорошо видны на фоне вечернего неба) и скрылся.

После отбоя воздушной тревоги мы вернулись на свой речной трамвай и поплыли по Москве-реке в сторону Оки. Отплыв примерно на 20 км от Тушина, обратили внимание на зарево пожара, охватившего после бомбежки западную часть города (примерно в районе Хорошевского шоссе).

По прибытии в Казань нас разместили на территории Казанского авиазавода № 16, где мы продолжили работу по доводке авиадизеля М-ЗОБ для дальних бомбардировщиков Пе-8 и Ер-2, на которых уже через два месяца наши летчики успешно бомбили фашистское логово».

Еще до войны, в конце 1940 года, завод № 82 был передан под начало созданного в 1939 году Наркомавиапрома, а за НКВД осталась лишь расположенная на территории завода спецтюрьма.

После эвакуации в Казань заводчане занимались там, в основном доводкой доставленных из Тушина опытных дизелей и установкой их на бомбардировщики.

1 марта 1942 года, когда опасность захвата Москвы фашистами миновала, завод вернулся в Тушино.

Здесь, в его отсутствие, развернула бурную деятельность разделочная база завода № 453, свозившая на территорию эвакуированного предприятия разбитую и поврежденную технику со всего Подмосковья. Снимали с подбитых самолетов вооружение, двигатели, приборы, сортировали, что-то отправляли в ремонт, что-то — на переплавку.

Через полмесяца Наркомавиапром решает не освобождать занятую разделочной базой территорию, а ликвидировать завод № 82. передав вернувшихся из Казани людей и оборудование заводу № 45, а техдокументацию и конструкторов — В ЦИАМ.

За это решение ратовал директор эвакуированного завода № 82 Дубов.

Однако усилиями главного инженера завода Таканаева А. Г. справедливость восторжествовала.

4 апреля 1942 года выходит Постановление Государственного Комитета Обороны об образовании опытного завода № 500 на площадях бывшего завода № 82. Уже в июне он начал свою деятельность по доводке и производству мелкой серии авиадизеля М-ЗОБ.

Пленные немцы строят новые корпуса, в один из которых переезжает часть заключенных из Казани. Когда у Чаромского спросили, почему не вернулись многие из его сподвижников, он рассказал, как вызвал его Сталин и спросил, что нужно для ускорения серийного выпуска авиадизеля.

Алексей Дмитриевич попросил помочь с оборудованием, производственными площадями и кадрами. Хотел передать ему перечень специалистов, которых необходимо освободить из заключения, но Берия перехватил список у Чаромского и объяснил, что не нужно-де утруждать очень занятого Сталина, и что он, Берия, сам все сделает. А на Лубянке, отсчитав по порядку первых десять человек списка, подвел черту и сказал: «Пока — хватит».

13 июня 1942 года Чаромского А. Д. назначают главным конструктором завода № 500 и присваивают звание генерал-майора инженерно-авиационной службы.

В июле при заводе создается ОКБ-500 (переименованное в 1966 году в ТМКБ «Союз’), в котором собирают всех специалистов, ранее занимавшихся авиадизелями в ЦИАМе.

Кадры рабочих вербуются по всей стране, из Ульяновска передается завод № 25 со всем оборудованием и людьми, к заводу присоединяют завод № 10 («парашютную фабрику»).

Строится жилье рядом с заводом («Комсомолка») и в Красногорске («Пятисотый поселок»).

Завод Ма 500 к концу 1943 года полностью осваивает серийный выпуск авиадизелей АЧ-ЗОБ (он изготовил их за годы войны около тысячи).

О том, как работали во время войны, вспоминает СевостьяноваФ.Н.:

«Летом 1941 года меня, как и всех студентов Казанского авиатехникума, мобилизовали на строительство оборонительных рубежей под Куйбышевом, затем работа на авиационном заводе в Казани, куда были эвакуированы Воронежский авиазавод и Тушинский завод № 82.

В 1943 году по распределению Наркомавиапрома в числе большой группы молодых специалистов я была принята на завод № 500 в отдел Главного технолога, где нас принял и умело приучал к производству профессионал технологического процесса Дейч Григорий Борисович, ранее работавший в ЦИАМе.

В 1944 году я перешла работать в механический цех и проводила на заводе по 12-14 часов. Для рабочих (в основном подростков) часто объявляли казарменное положение. Обычный рабочий день зимой начинался с разведения костра у станка ДИП-300. Ребята подставляли ящики (тогда акселератов мало было) и начинали обрабатывать коленвал. Мы нередко после работы шли на комсомольские субботники, помогая в завершении строительства нового корпуса для своего цеха.

Осенью 1944 года участвовали в пуске первого трамвая № 6». Сразу же после Победы наступил период бурного развития реактивной авиации. Были запущены в производство истребители Ла-15, Як-23 и МиГ-15. Не хватало только необходимого двигателя. Хотя еще до войны а Харьковском авиационном институте Архип Михайлович Люлька рассчитал, выполнил рабочий проект и начал постройку первого отечественного турбореактивного двигателя (ТРД) с тягой 700 кг, но из-за начавшейся войны работу пришлось прервать. Время, отнятое войной, наверстать было трудно, поэтому предложили Сталину закупить у англичан лицензии на производство надежных реактивных двигателей фирмы «Роллс-Ройс».

— Какой же дурак станет продавать свои секреты! — реагировал на предложение министра Хруничева М. В. и его заместителя А. С. Яковлева Верховный главнокомандующий.

Однако трех крупнейших специалистов — самолетостроителя А. И. Микояна, двигателиста В. Я. Климова и металловеда С. Т. Кишкина — в Англию все же откомандировали. Ими было приобретено около 60 двигателей марок «Дервент» и «Нин».

На базе «Дербента» заводу № 500 предложили выпускать первый в стране реактивный двигатель РД-500 для самолетов Ла-15 и Як-23, а родственному заводу № 45 — двигатель РД-45 (на базе «Нина») для самолета МиГ-15.

«Закупленные образцы двигателей «Дервент-5″, — докладывал при защите докторской диссертации в 1966 году бывший директор завода № 500 Владимир Васильевич Чернышев, — не только не имели какой-либо технической документации, но не имели даже формуляров… С другой стороны, завод, в то время занятый производством авиационных дизельных моторов, совершенно не был приспособлен к производству ТРД.

По разработанному мною проекту (я тогда работал главным инженером завода № 500) организация серийного производства ТРД была разбита на этапы. На первом этапе большую трудность представляло определение материалов, из которых был изготовлен английский двигатель. При моем непосредственном участии были произведены большие исследовательские работы с привлечением ряда авиационных научных институтов, Академии наук и т.д.».

Прервем Владимира Васильевича, чтобы рассказать о том, как параллельно с конструкторами, технологами и металлургами работали экспериментаторы. «Попал я в экспериментальную группу, -вспоминает бывший слесарь-сборщик Васильев В, Д. — Очень сильная была группа: мастер спорта по боксу, борец-тяжеловес, чемпион Москвы, и нас двое пятнадцатилетних подростков-легковесов. Возглавляли группу два инженера (их тогда в цехе негусто было). Инженеры занимались наукой, а мы — устранением дефектов («факеление», «подгонка сечений соплового аппарата» и т.д.). Никакой госприемки тогда не существовало. Работали на самоконтроле, но творили настоящие чудеса.

В нашем распоряжении находился движок «Дервент», собранный англичанами. Мы его для начала уронили (по неосторожности) с притирочной плиты на железобетонный пол. Выдержал «стервец», да еще послужил нам на славу.

Как мы, например, устраняли «факеление»? Идем в ОКБ на испытательный стенд, заглядываем в реактивную трубу, чтобы определить, какие из девяти камер сгорания «факелят». Затем разбираем двигатель, демонтируем соответствующую камеру сгорания, ставим ее «на попа» и наносим по завихрителю несколько ударов ломиком. Сечение в завихрителе изменяется, «факеление» исчезает.

С сопловыми лопатками турбины поступали культурнее (как-никак, они на виду): мы их гнули «фомкой» с прорезью на любое сечение. Имелась таблица с размерами, мы ее помнили наизусть, а чутье было такое, что после обработки лопаток «фомкой» наша фирма качество гарантировала.

Чего только не ставили на свои «дервентик», но он не задыхался — тянул, да еще как!

В конце концов мы стали опасаться за своего любимца-англичанина. Не помню, сколько тысчонок часов он наработал, но Владимир Васильевич заявил вдруг: «Хватит! Он у нас все топливо сожрет. Ставьте на разрыв!».

Поставили, продолжаем работать, а он разрываться не думает. Выбили несколько лопаток, погнули бустера. Покапризничал немного — и опять пошел жечь топливо. Но все же разлетелся — красиво, достойно! Во-первых, покорежил стенд, а во-вторых, половина компрессора повисла под потолком на лестнице.

Эх, хорошо было экспериментировать в молодости, когда из-за несовершеннолетия были неподсудны!».

Но продолжим цитирование доклада В. В.Чернышева: » Мы создали и освоили совершенно новые технологические процессы и специальное оборудование, в корне изменили структуру цехов завода, создали поточные линии для обработки основных и массовых деталей ТРД (например, лопаток)…

Общая трудоемкость изготовления первого реактивного двигателя превысила трудоемкость изготовления авиадизеля в несколько раз».

Через семь месяцев после получения образцов английского двигателя к 31 декабря 1947 года был изготовлен и поставлен на испытание первый двигатель РД-500, а всего их было выпущено с 1948 по 1951 ГОД-1274.

Созданием и серийным выпуском двигателей РД-500 полностью завершилась реконструкция завода с производства поршневых двигателей на турбореактивные, а завод № 500 вошел в отечественную авиационную промышленность как специализированный завод по производству газотурбинных двигателей.

Опыт создания двигателей РД-500 и РД-45 и обширные исследования по центробежным компрессорам позволили Владимиру Климову создать двигатель ВК-1 — первый отечественный ТРД с центробежным компрессором с тягой 2700 кг.

В1952 году двигатель ВК-1 прошел государственные испытания на ресурс 250 часов и был внедрен в серию сразу на двух заводах — на нашем № 500 и на заводе № 45.

Двигатель ВК-1 устанавливался на истребителях МиГ-15бис и МиГ-17, наиболее долговечном среди реактивных истребителей, и по два двигателя — на фронтовых бомбардировщиках ТУ-14 и ИЛ-28, одном из лучших в мире самолетов этого класса.

Стремясь оборудовать истребитель двигателем с наименьшим удельным весом, академики А. А. Микулин, С. К. Туманский и Б. С. Стечкин создали и запустили в серию ТРД с осевым компрессором АМ-5А с тягой 2000 кг без форсажной камеры. Это был для своего времени самый легкий ТРД в мире. С двумя такими двигателями, расположенными под крылом, А. С. Яковлевым был создан барражирующий истребитель-перехватчик Як-25 с продолжительностью полета 2,5 ч.

Чертежи двигателя АМ-5А поступили на завод в 1951 г., а уже с 1953 года началось его серийное изготовление. Он выпускался до 1960 года.

Новым словом в авиационно-ракетной технике мира было создание в 1957 году межконтинентальной крылатой ракеты «Буря» — беспилотного сверхзвукового самолета с вертикальным пуском. Создал «Бурю» легендарный «ракетчик» Сергей Королев совместно с авиаконструктором Семеном Лавочкиным. Старт и вывод на маршевую скорость полета, втрое превышавшую скорость звука, осуществляли два ускорителя (представлявшие собой «связку» из четырех жидкостно-реактивных двигателей (ЖРД) каждый) прославленного авиаконструктора А. Исаева.

Завод № 500 в кратчайшие сроки освоил производство совершенно нового для себя изделия «СУ-1150» («связка» четырех жидкостно-реактивных двигателей для межконтинентальной крылатой ракеты «Буря»), изготовив в 1959 году 52 «связки», чем приятно удивил Исаева и Королева (рассказывают, что они даже уговаривали В. В. Чернышева перейти в их систему — делать ЖРД для космических ракет).

Выдающиеся двигатели были созданы в ОКБ-300. Сергей Константинович Туманский, возглавивший коллектив ОКБ в 1955

году, создает двухвальный ТРД со сверхзвуковыми ступенями компрессора — знаменитый Р11-300 с тягой 6 тонн на форсаже. Двигатель явился значительной вехой в развитии ТРД.

Разработкой модификаций этого двигателя и внедрением их в серийное производство на нашем заводе занималось ОКБ-500 (с 1966 года ТМКБ «Союз») под руководством Николая Георгиевича Мецхваришвили.

Организация производства двигателей семейства Р11-300 конструкции Туманского-Мецхваришвили определила дальнейшее развитие завода № 500 (напомню, с 1963 года — ММЗ «Красный Октябрь»).

Двигатели Туманского — Мецхваришвили позволили КБ Микояна, Яковлева и Сухого создать серии превосходных летательных аппаратов.

До 1986 года выпускался серийно МиГ-21 -легкий маневренный сверхзвуковой фронтовой истребитель с треугольным крылом большой стреловидности. На этом самолете было установлено 17 мировых рекордов, в том числе 7 летчицами Прохановой Н. А., Мартовой Е. Н. и Савицкой С. Е. (впоследствии ставшей космонавтом). МиГ-21, заслуживший высокое звание самолета-солдата, это самолет-долгожитель, более 30 лет защищающий небо Отечества.

На самолетах Миг-21 и его модификациях устанавливались двигатели Р11 -300 в варианте «Ф» (с нижним расположением коробки агрегатов).

Двигатели в варианте «АФ» (с верхним расположением КДА) ставились на двухместном самолете Як-28 (два двигателя размещались под крыльями). Самолет выпускался и как фронтовой бомбардировщик, и как всепогодный истребитель-перехватчик.

В варианте «В» (с верхним расположением КДА и без форсажной камеры) двигатель устанавливался на одноместном высотном разведчике ЯК-25РВ (два двигателя под крыльями). Летчица-испытатель Марина Попович установила на этом реактивном самолете мировые рекорды скорости и дальности полета по замкнутому маршруту, а В.Смирнов-мировые рекорды подъема грузов на высоту.

В 1963 году был создан первый отечественный высотный истребитель-перехватчик Су-15 с двумя двигателями Р11Ф2С-300.

С 1966 года ОКБ-500 (ТМКБ «Союз») возглавил Хачатуров Константин Рубенович — ученик и последователь скоропостижно скончавшегося Мецхваришвили. Хачатуров берется за отработку и внедрение в серию нового «детища» Туманского — двухвального одноконтурного ТРД с воздушным охлаждением турбины, отличавшегося высоким весовым совершенством.

В начале семидесятых двигатели Туманского — Хачатурова (Р27-300 и Р29-300) успешно прошли госиспытания, были внедрены в производство на ММЗ «Красный Октябрь» и выпускались серийно до 1985 года.

Двигатель Р27-300 с форсажной тягой 10.2 т устанавливался на учебно-боевом двухместном истребителе МиГ-23УБ, а двигатель Р29-300 с тягой 12,5 т — на всемирно известном фронтовом истребителе-перехватчике МиГ-23.

С 1973 по 1976 год завод «Красный Октябрь» освоил и выпускал двигатель Р22Б-300 для одноместного истребителя-бомбардировщика МиГ-27.

Отличительной особенностью самолета Генерального конструктора Белякова Р. А., на которых устанавливались Р29-300 и Р29Б-300, явилось крыло изменяемой в полете стреловидности.

Крупным научно-техническим достижением отечественного двигателестроения явилось создание двухконтурного форсированного двигателя РД-33 с тягой 8,3 т Генерального конструктора Изотова С. П. ММП им. Чернышева в 1984 году провело государственные испытания двигателя РД-ЗЗ и выпускает его серийно. Двигатель и его модификации экспортируются во многие страны мира.

В настоящее время в связи с конверсией осваивается серийное производство турбовинтового двигателя ТВ7-117 с взлетной мощностью не менее 2500 л.с. и удельным расходом топлива не более 180 г/л.с.ч.

Этот высокоэкономичный ТВД с электронной системой автоматического регулирования предназначен для современных пассажирских авиалайнеров ИЛ-112 и ИЛ-114 местных воздушных линий.

С 1983 года Московское машиностроительное предприятие имени В. В. Чернышева возглавляют Генеральный директор Анатолий Николаевич Напольнов, работавший при Чернышеве главным инженером, и главный инженер Олег Николаевич Третьяков.

Опубликовано в книге «Здесь начиналась Москва», составитель В.Фомичев.

 

РЕВОЛЮЦИОННАЯ БОРЬБА МОСКОВСКИХ ПЕЧАТНИКОВ ЗА СВОБОДУ ПЕЧАТИ ОСЕНЬЮ 1905 г.

Одной из ярких страниц в историй революционной борьбы москвичей является борьба рабочих московских типографий за свободу печати осенью 1905 г., в результате которой около 40 ,дней в Москве все периодические, издания выходили без предварительной цензуры, к 100-летию Русской революции.

В. П. Мельников

Опубл. в сб. «Общественно-политическая проблематика периодической печати России (XIX — нач. XX вв.)»,
Изд. «Московским государственным заочным педагогическим институтом, М., 1989 г.

Одной из ярких страниц в историй революционной борьбы москвичей является борьба рабочих московских типографий за свободу печати осенью 1905 г., в результате которой около 40 ,дней в Москве все периодические, издания выходили без предварительной цензуры.

В дореволюционной России существовала жесткая цензура, которая к 1796 г. оформилась как всеобъемлющая система надзора за печатью и литературной. Впоследствии она продолжала развиваться и совершенствоваться. В 1865 г. было организовано Главное управление по делам печати, созданы местные городские цензурные комитеты и назначены инспектора для надзора за типографиями и книжной торговлей [1]. Однако постоянного цензурного устава в России не было. Вся издательская деятельность регулировалась временными правилами о печати и различными циркулярами Главного управления по делам печати министерства внутренних дел. С 1873 г. до начала 90-х годов XX в. Главным управлением по делам печати было издано 550 циркуляров, запрещавших освещать в печати те или иные стороны общественной жизни, кроме того, с 1876 г. по 1902 г. министерство внутренних дел опубликовало 97 различных постановлений,также регламентировавших работу типографий и издательств [2].

В 1902 г. все ранее объявленные циркулярные распоряжения, постановления как Главного управления по делам печати, так и МВД были пересмотрены. Некоторые распоряжения и ограничения отменялись, другие оставались на будущее, но и они постоянно дополнялись. Так, уже постановлением Главного управления ho делам печати от 22 июля 1902 г. запрещалось сообщать в периодических изданиях о студенческих волнениях, о беспорядках на фабриках и заводах, о волнениях крестьян в Полтавской и Харьковской губерниях [3]. 28 ноября и 5 декабря 1904 г. последовали новые циркулярные запреты МВД и Главного управления по делам печати на освещение различных собраний, банкетов, и беспорядков [4].

24 ноября 1905 г., в дни нарастания революционного движения, были утверждены новые временные правила о повременной печати. Если все действовавшие до этого времени правила о печати преследовали цель обеспечения предварительной цензуры, то новые правила стали играть карающую роль. Они под страхом наказания запрещали печатать сведения о стачках и забастовках: “Каждый номер… издания одновременно с выпуском в свет должен быть представлен местному установлению или должностном лицу” [6]. Новые правила позволяли властям конфисковывать изд ния, закрывать типографии и возбуждать уголовные преследования против издателей и владельцев типографий.

В дореволюционной России, все произведения официальной периодической печати, за редким исключением, выходили в свет лишь после того, как их просмотрят цензоры. Однако существовали и “бесцензурные” издания как, например, газета Холчева в Москве, “Вечерняя почта”. Но издатель при получении права на бесцензурный выпуск периодического издания, был обязан соблюдать все действующие положения и правила о печати, в противном же случае его газета или журнал подлежали закрытию. В то же время практически вся бесцензурная социал-демократатическая литература издавалась нелегально или за границей, начиная с 1-го съезда РСДРП. “Местные с.-д. газеты, — писал В. И. Ленин, — существуют с этого времени почти непрерывно — до революции бесцензурно — разумеется, будучи постоянно разрушаемы, но возникая снова и снова во всех концах России” [7].

Манифест 17 Октября, “вырванный” народом у царя, даровал ему гражданские свободы, которые остались, однако, лишь на бумаге. С одной стороны, он провозглашал свободу печати, а с другой — цензура продолжала существовать. На второй день после опубликования манифеста, 18 октября 1905 г., в Большом зале консерватории состоялся громадный митинг типографских рабочих Москвы, в котором принимало участие около 8 тысяч человек. В резолюции, принятой на этом митинге, говорилось, что Манифест завоеван силой рабочих и что печатники будут принимать объявленные в нем свободы без всяких ограничений и бороться за это из последних сил [8].

19 октября [9] в Москве состоялось совещание представителей разных московских издательств, которое приняло решение печатать все материалы без цензуры и приглашало присоединиться к этому решению всех владельцев типолитографии, кроме реакционных газет (“Московский листок”, “Русский листок”, “Московские ведомости”), а также Союз типографских рабочих и всех рабочих типографий [10]. Однако только с конца октября — начала ноября московские печатники разворачивают борьбу за свободу печати. Несмотря на то, что выпуск печатной продукции без предварительной цензуры способствовал значительному повышению тиражей изданий, а следовательно, и росту прибылей хозяев типолитографий, владельцы этих заведений на своем собрании

28 октября 1905 г. не решились до отмена закона о цензуре на выпуск бесцензурных изданий [11]. Печатники подвергли резкой критике это решение хозяев: “Мы, типолитографские рабочие, возмущены холопской трусостью большинства наших хозяев… — говорилось в резолюции, принятой единогласно на митинге 30 октября. — Мы выражаем глубокие негодование, что московская печать находится в руках этого презренного большинства, из чувства глубокой угодливости отказавшегося от свободы слова и совести, купленных морем крови наших лучших граждан” [12]. На этом митинге присутствовало около 6500 человек, которые горячо поддержали эту резолюцию.

Уже с конца октября отдельные газеты в Москве стали выходить без цензуры. Так, московский цензурный, комитет сообщал 2 ноября старшему инспектору книгопечатания и книжной торговли о том, что с 30 октября редакция газеты “Вечерняя почта” прекратила доставку номеров наблюдавшему за ней цензору [13]. Постепенно печатники переходят к активным действиям в борьбе за свободу печати. В 10-х числах ноября рабочие университетской типографии обратились к рабочим газет “День” и “Русский листок” с тем, чтобы они отказались работать в этих черносотенных газетах, а типографщики типографии т-ва Кушнерева и К° отказываются печатать воззвание “Союза 17-го октября” из-за его реакционного содержания. В это же время печатники типографии И. Д. Сытина отказываются печатать журнал “Кремль” Иловайского. так как в нем имелись статьи явно черносотенного содержания, а рабочие типографии Романова и Прянишникова не печатают рукопись “Православные христиане” за ее антирабочую направленность. Такая же участь постигла и журнал Шарапова “Русское дело” [14].

Большую роль в борьбе за свободу печати сыграло общее собрание Союза рабочих печатного дела, состоявшееся 4 ноября, которое постановило издавать без цензуры книги и журналы, а собрание союза издателей, представителей книготорговцев и делегатов типографских рабочих, состоявшееся в этот день, потребовало от владельцев типолитографий печатать без цензуры с 13 ноября 1905 г. [15].

7 ноября в театре “Аквариум” состоялось многочисленное собрание рабочих разных типографий Москвы, организованное Союзом рабочих печатного дела. На нем одним из главных вопросов, был вопрос о свободе печати, по которому была принята резолюция, требовавшая от владельцев типолитографий печатать все материалы без исключения. “Типографские рабочие обязуются применять к последним самый активный бойкот, отказавшись работать в их типографиях”, — говорилось в резолюции [16].

Бойкоту и всеобщему презрению подлежали не только хозяева, но и рабочие типографий, которые соглашались работать лишь при сохранении цензуры. Предполагалось также опубликование списков владельцев заведений, не присоединившихся к требованию свободы печати. Кроме того, печатники решили поддерживать тесные отношения с союзом издателей, союзом служащих в книжных магазинах, книготорговцами, служащими в конторах типографий, разносчиками газет и прочими организациями, причастными к газетному делу, чтобы они всякими находящимися в их распоряжении средствами поддерживали борьбу за свободу слова [17].

Московский Союз рабочих печатного дела 10 ноября 1905 г, выступил с обращением ко всем, кто стоял за свободу печати, в котором говорилось: “Мы, рабочие печатного дела, первые стоим у печатного станка и готовы со своей стороны сделать все что можем, чтобы строки, исправленные цензорской рукой, не увидели света, чтобы какая угодно, но только свободная мысль выражалась на страницах печати” [18]. Союз призывал население — не читать подцензурные газеты и журналы, авторов — не приносить ни одиои строчки для печатания в те типографии, в которых не снята цензура, а книготорговцев — не продавать подцензурные произведения и почтовых служащих — не пересылать их. Проведение в жизнь всех этих мероприятий, наносило материальный ущерб бюджетам рабочих типографий, но несмотря на это они сознательно шли па борьбу и обратились к жителям Москвы, кому дорога была свобода слова, за помощью [19]. Одними из первых на обращение печатников отозвались служащие Виндавской железной дороги, которые выражали свое горячее сочувствие типографщикам в их борьбе и надеялись, что вся мыслящая Россия готова пойти им навстречу в общей борьбе за свободное слово и прислали в фонд борьбы печатников 8 руб. 37 коп. денег [20].

Основополагающую роль в борьбе московских типографщиков за свободу печати сыграл громадный митинг, который из-за многочисленности присутствующих проходил 15 ноября 1905 г. сразу в двух театрах “Аквариум” и “Олимпия”. На этих параллельных собраниях обсуждались одни и те же вопросы и были приняты по ним одинаковые резолюции. Главным на них был вопрос о свободе печати. В постановлении по этому вопросу говорилось, чтобы печатники требовали снятия цензуры от владельцев типолитографий, в которых она не была устранена, в противном же случае объявляли забастовку. В постановлении также подчеркивалось, что из-за колебаний союза издателей в отношении ликвидации цензуры, его решения считать необязательными для печатников [21]. Резолюция подчеркивала, что только благодаря давлению рабочих за последнее время увеличилось число типографий (с 28 до 130), в которых печатают без цензуры [22]. На этом митинге было также решено, в целях более широкого проведения в жизнь свободы печати, послать пять делегатов от Союза рабочих печатного дела в другие провинциальные города.

Из всех 216 типографских заведений, числившихся в 1905 г, в ведении инспекции книгопечатания и книжной торговле в Москве, уже к 13 ноября 130 владельцев типолитографий дали свое согласие на бесцензурное издание произведений, в том числе владельцы всех крупнейших типографий Москвы: Сытина, Кушнарева,, Мамонтова, Чичерина, Яковлева. До конца ноября ответов не прислали 79 хозяев, 6 заведений было закрыто и несколько типографий отложили свой ответ из-за отсутствия владельцев [23]. Таким образом, можно считать, что упразднение цензуры периодических изданий в Москве с 13 ноября стало свершившимся фактом:

“Была завоевана свобода печати. Цензура была просто устранена. Никакой издатель не осмеливался представлять властям обязательный экземпляр, а власти не осмеливались принимать против этого какие-либо меры” [24].

С этого времени вся борьба за свободу печати сосредотачивается в бюро Союза рабочих печатного дела, члены которого придерживались принципов, выработанных общим собранием, состоявшемся 15 ноября, на котором присутствовало около 8 тысяч человек. Эти принципы были одобрены Федеративным комитетом РСДРП. “Московская газета” сообщала своим читателям 20 ноября 1905 г.: “Товарищи типографы энергично борятся с черносотенной литературой. Ежедневно в бюро Союза Р.П.Д. поступает несколько запросов по поводу черносотенных рукописей… Дежурным членам правления приходится исполнять роль цензора” [25].

Типографиям не разрешалось печатать только рукописи черносотенного характера. Типографские рабочие, осуществляя на практике принцип свободы слова, соглашались печатать рукописи, содержание которых противоречило интересам рабочего класса лишь в том случае, если владельцы давали согласие печатать все материалы без исключения, во всех типографиях, в том числе и произведения резко противоправительственного храктера [26].

На протяжении октября-ноября 1905 г. печатники Москвы вели активную и бескомпромисную борьбу за свободу слова. 24 ноября был подписан правительством указ о новых правилах для повременной печати, которые не только сохраняли цензуру, но и давали широкие права полиции на преследование и привлечение к уголовной ответственности тех издателей и владельцев типолитографий, которые осмеливались печатать без цензуры. Право и разрешение печатать те или иные статьи отдавалось в руки полиции. Однако новые правила в условиях нарастания революции не ослабили борьбы печатников за свободу слова. “Революция мощным ударом смела изуверские законы о печати… опираясь на силу пролетариата и поддержку рабочих печатников, она создала cвои новые законы”, — писала в те дни газета “Борьба” [27].

30 ноября одновременно в двух театрах “Аквариум” и “Олимпия” состоялось еще одно общее собрание типографщиков, на котором присутствовало около 10 тысяч человек. В резолюции, принятой по вопросу о свободе печати, говорилось, что рабочие будут бороться с новыми правилами, и напоминалось владельцам типолитографий, что если они не хотят, чтобы печатники оставили свои станки, для них не должны существовать новые правила повременной печати [28].

Печатники при поддержке всех прогрессивных сил, которым была дорога свобода слова, добились того, что около 40 дней начиная с 13 ноября до поражения декабрьского вооруженного восстания в Москве, вся периодическая литература выходила без предварительной цензуры.

В это время в самом сердце России появляются большевистские легальные газеты “Борьба” и “Вперед”, которые печатались в типографиях А. И. Мамонтова и Холчева [29]; широко издавалась социал-демократическая литература массовыми тиражами выпускались листовки. Только в ноябре 1905 г. в Москве было выпущено свыше 250 тысяч экземпляров листовок, около 16 тысяч экземпляров произведений В. И. Ленина и более 25 тысяч экземпляров большевистских газет [30]. Большевистская печать и литература сыграли огромную роль в консолидации сил московского пролетариата, в агитации его за всеобщую стачку и вооруженное восстание. Она не тольм поднимала пролетариат на революционную борьбу с самодержавием, но и служила ее организатором.

Вершиной борьбы москвичей за свободу слова явилось историческое решение Исполкома Московского Совета рабочих депутатов, принятое 6-го декабря 1905 г., о закрытии всех московские газет и выпуске с 7 декабря “Известий” Московского Советг рабочих депутатов [31]. Вся работа по выпуску “Известий” лежала на плечах печатников. Для этой цели была организована специальная группа, в которую входили печатники Попов, Кайрович, Александровский и другие рабочие, всего около 6.человек [32]. Эта группа с помощью типографских дружинников захватывала одну из крупнейших типографий и организовывала с помощью рабочих этой типографии выпуск газеты. Те же рабочие, которые выпускали газету, сами и доставляли се по различным адресам [33].

А. Борщевский, автор одной из работ, вышедших к 20-летнему юбилею первой русской революции, в выпуске “Известий” видел установление рабочего контроля над печатью. Он пишет: “Этот своеобразный рабочий контроль над печатью, который был установлен стихийно на московских типографиях в ноябре 1905 г., плохо уживался с принципом свободы печати, во имя которою казалось бы начато все движение” [34]. Однако, как видно из приведенных выше материалов, рабочий контроль над печатью был установлен не стихийно, а путем целенаправленной борьбы печатников, которые на своих собраниях и митингах неоднократно обсуждали этот вопрос и принимали по нему специальные решения. Только в ноябре 1905 г. Московский союз рабочих печатного дела организовал и провел 3 громадных митинга, в которых в общей сложности приняло участие около 30 тысяч рабочих типографий. На этих собраниях, наряду с другими вопросами, обсуждался и вопрос о свободе печати…

А. Борщевский также пишет, что рабочий контроль над печатью плохо уживался с принципом свободы слова. Однако выше было показано, что печатники разрешали владельцам типолитографий печатать все материалы, кроме черносотенных рукописей, при условии, что и сами рабочие могли печатать любую антиправительственную статью. На наш взгляд, здесь принцип свободы слова со стороны рабочих не был нарушен, а действовал в самом широком смысле этого слова. Далее А. Борщевский сетует, что борьба, которую начала буржуазия за свободу печати, подхваченная рабочими, перевернула принцип, во имя которого была начата: “Свобода печати превратилась в рабочий контроль над печатью” [35], но рабочий контроль и был установлен из-за колебаний и непоследовательности той же буржуазии. Рабочие видели, что добившись свободы печати для себя, буржуазия, в лице владельцев типолитографий и издателей, дальше не пойдет. Выпуск “Известий” в дни декабрьского вооруженного восстания в Москве нельзя рассматривать только как установление рабочего , контроля над печатью. “Известия” являлись печатным органом всего московского пролетариата, выражавшего интересы всех рабочих России. Эта газета представляла собой в те дни реальную силу. Под ее влиянием были закрыты газеты, отражавшие интересы того класса, с которым пролетариат вел борьбу на данном этапе.

Царское правительство и его чиновники не оставались безучастными наблюдателями борьбы печатников за свободу печати. Уже к 23 ноября 1905 г. московским цензурным комитетом были возбуждены уголовные преследования против редакторов либеральных газет: “Вечерняя почта”, “Голос жизни”, “Новости дня”, против социал-демократической газеты “Московская правда”, а в декабре против редакторов большевистских газет “Борьба” и “Вперед”. В декабрьские дни подверглись преследованиям редактор либеральной газеты “Русское слово”, а.также редакторы сатирических журналов “Жало” и “Шрапнель” [36].

После поражения декабрьского вооруженного восстания реакция перешла в наступление. Владельцам типолитографий и издателям 28 декабря 1905 г. был разослан циркуляр московского инспектора книгопечатания и книжной торговли, в котором говорилось, что если и впредь владельцы не будут соблюдать действующие постановления о печати, то они будут преданы суду, а их типографии закрыты [37]. Этот циркуляр сыграл решающую роль в восстановлении цензуры. Угроза закрытия типолитографий повлияла как на их владельцев, так и на рабочих, “дерзко присвоивших себе право вмешиваться в вопрос о несоблюдении предварительной цензуры” [38], которые из-за угрозы потери рабочих мест были вынуждены возобновить работу при сохранении цензуры.

Несмотря на то, что рабочие типографий возобновили работу, их борьба за свободу печати сыграла огромную роль в деле распространения социал-демократических идей, способствовала росту классового самосознания московского пролетариата, консолидации его сил в борьбе с самодержавием.

Подводя итоги, можно сказать, что борьба московских типографских рабочих за свободу слова осенью 1905 г. оказала огромную помощь партии не только в распространении идеи социал-де-мократии, но и в деле организации и руководства революционной борьбой московского пролетариата. Борьба печатников за свободу слова тесно переплеталась с революционным движением. “Революция и свободная печать питали друг друга и укрепляли” [39], — писала в те дни газета “Борьба”.

Своей революционной борьбой в ноябре-декабре 1905 г., печатники добились того, что около 40 дней читательская аудитория Москвы имела возможность знакомиться с социал-демократической, большевистской литературой, с отдельными работами В.И. Ленина. Своими активными действиями они способствовали распространению борьбы за свободу слова и на другие города России.

Несомненно, что главной заслугой рабочих московских типографий является организация выпуска в дни декабрьского вооруженного восстания “Известий” Московского Совета рабочих депутатов — печатного органа восставшего московского пролетариата. Опыт борьбы московских печатников за свободу печати несомненно имеет историческое значение. Он показывает, что типографщики, взяв борьбу за свободу слова в свои руки, при поддержке всего рабочего класса, сумели добиться устранения цензуры.

ЛИТЕРАТУРА

1. Советская историческая энциклопедия. — Т. 15. — М., 1974. — С. 718.
2. Там же: ЦГИА СССР. — Ф. 776. — On. — Д. 1616. — Л. 28 — 31, 38, 39.
3. См.: — Там же. — Д. 1945. — Л. 112, 126; Д. 1673. — Л. 385.
5. См.: Там же. — Д. 1945, — Л. 112, 126, 14.
6. См.: там же. — Д. 1378. — Д. 149, 151.
7. Ленин В. И. Поли. собр. соч. — Т. 25. — С. 96.
8. Вечерняя почта. — 1905. — № 254; Русские ведомости. — 1905. — № 275.
9. Все даты даны по старому стилю.
10. Русское слово. — 1905. — № 275.
11. Вечерняя почта. — 1905. — № 267.
12. Новая жизнь. — 1905. — № 4.
13. ЦГИА г. Москвы. — ф. 212. — On. 2. — Д. 140. — Т. 2. — Л. 228.
14. Борьба. — 1905. — № 1; Московская газета. — 1905. — № 5.
15. Вечерняя почта — 1905. — № 269; Русское слово. — 1905. — № 291.
16. Московская газета. — 1905. — № 3; Русские ведомости. — 1905. — № 291.
17. Там же.
18. Там же — № 1.
19. Вечерняя почта — 1905. — № 274.
20. Там же — № 275.
21. Московская газета. — 1905. — № 8; Русские ведомости. — 1905. — № 303.
22. Там же.
23. ЦГАОР СССР. — Ф. 6864 — On. I. — Д. 25. — Л. 195; Московская газета, — 1905 — Л. 8.
24. Ленин В. И. Поли. собр. соч. — Т. 30. — С. 321.
25. Московская газета. — 1905. — № 10.
26. Там же. — № 5.
27. Борьба. — 1905. — № 2.
28. Вперед — 1905, — № 2; Борьба. — 1905. — № 7.
29. Большевистская периодическая печать в годы первой русской революции (1905 — 1907 гг.). Библиографический указатель. — М., 1955. — С. 21.
30. Костомаров Г. Д. 1905 г. в Москве (Историко-революционный очерк. Ход событий и памятные места. — М., 1955. — С.114.
31. Большевики во главе первой русской революции 1905 — 1907 гг. — М., 1956. — С. 303.
32. ЦГАОР СССР. — Ф. 6864. — On. Г. — Д. 48. — Л. 12, 13, 14.
33. Пролетарская революция. — 1926. — № 12. С. 112, 113.
34. Борщевский А. Московские-печатники в 1905 году. — М., 1925. — С. 71.
35. Борщевский А. Указ. соч. — С. 71.
36. ЦГИЛ СССР. — Ф. 776. — Oп. 8 — Д. 2043. — Л. 187, 218 — 220.
37. ЦГИА г. Москвы. — Ф. 46 — Оп. 14. — Д. 348. — Л. 4.
38. Там же.
39. Борьба. — 1905. — № 2.

 

Можно ли было реформировать советскую систему?

Стивен Коэн
Из всех российских вопросов XX века один продолжает терзать нацию и в XXI веке: почему погиб Советский Союз? С декабря 1991-го российские ученые, политики и общественность не перестают спорить об этом, в то время как у большинства западных комментаторов уже готов ответ: советская система была нереформируема и, следовательно, обречена на гибель из-за «присущих ей неисправимых дефектов»
При условии проведения правильной политики реформ и наличии других необходимых обстоятельств этих многочисленных интеграционных элементов вкупе с привычкой жить вместе с Россией, сложившейся до и после 1917 года, хватило бы, чтобы и без диктатуры КПСС сохранить единство большей части Союза.

Можно ли было реформировать советскую систему?
—————————————

Из всех российских вопросов XX века один продолжает терзать
нацию и в XXI веке: почему погиб Советский Союз или, как иногда
выражаются националисты, ? С декабря 1991-го российские
ученые, политики и общественность не перестают спорить об этом, в то
время как у большинства западных комментаторов уже готов ответ:
советская система была нереформируема и, следовательно, обречена на
гибель из-за присущих ей неисправимых дефектов.

Но, учитывая те исторические сдвиги в сторону демократии и рынка,
которые произошли за шесть лет правления Михаила Горбачева в 1985-1991
годах и которые выходили далеко за рамки простой либерализации,
допускавшейся самыми прогнозами некоторых советологов,
была ли она действительно нереформируемой? Разумеется, в то время такой
единодушной уверенности в этом не было. Западные правительства, включая
США, практически до самого конца думали и надеялись, что руководство
Горбачева может привести к реформированию Советского Союза. (Я должен
подчеркнуть, что дело здесь не в реформаторской роли Горбачева, а в
способности системы к фундаментальному изменению.) И если сегодня
ученые-, вслед за большинством советологов, твердят, что
советскую систему невозможно было реформировать и, следовательно,
Горбачев потерпел поражение, то многие исследования, проводившиеся в
годы , считали само собой разумеющимся, что . Один американский экономист,
которому суждено было вскоре стать главным экспертом Белого дома по
советским проблемам, даже выразился категорически: 1.

ПОЧЕМУ ЖЕ ТОГДА так много специалистов, принадлежащих к разным
поколениям и исповедующих разные научные убеждения, твердят начиная с
1991 года, что , что он был
, а выражение вообще есть , и,
следовательно, Горбачев просто ?
И еще более непонятно, почему они так настойчиво утверждают, словно не
желая возвращаться к этой теме, что на этот глобальный исторический
вопрос 2? Понять их мотивацию непросто еще и потому, что
сама эта формулировка — — является одной из худших в литературе. В некоторых случаях
объяснение являет собой простую тавтологию — как у того французского
советолога, который не представлял, что 3. Не принимая в расчет подобные образцы
псевдоанализа, остановимся на четырех, слегка отличающихся друг от друга
способах аргументации, обычно используемых различными учеными для
доказательства нереформируемости советской системы.

Первый заключается в том, что Советского Союза — его
аберрантная идеология, нелегитимный способ возникновения и совершенные
преступления — превратили его в вечное зло и лишили спасительной
альтернативы в виде способности к развитию. Советская система оказалась
. За
семь десятилетий советской истории, продолжают приверженцы этого
взгляда, не произошло и не могло произойти никаких коренных изменений;
система так и не произвела на свет ни настоящих реформ, ни настоящих
реформаторов, а только, как в случае с горбачевской ,
. Положить конец злу могло только тотальное
разрушение системы в . Несмотря на
видимость научной объективности, этот способ аргументации является по
сути теологическим. Подобно большинству религиозных учений, он загоняет
историю в узкие рамки манихейской интерпретации, с упорством отметая
любые сведения или аргументы, которые в нее не вписываются4.

Опровергнуть этот способ аргументации можно с его же позиций. Ни одна
теологическая система в мире не предполагает подобного догматизма в
отношении роли зла и путей избавления от него. Все они оставляют место
для альтернатив и человеческого выбора. Кроме того, если первородный
грех навечно лишает политическую или экономическую систему возможности
избавиться от зла, то как тогда удалось рабовладельческой Америке
превратиться в образцовую демократию? Можно ли с полным основанием и
моральным правом утверждать, что изначальное советское зло было
масштабнее, влиятельнее и больше противоречило провозглашенным
государством ценностям, чем рабство в Соединенных Штатах? То рабство,
которое Джон Адамс назвал , а нынешний
американский президент признал одним из величайших преступлений в
истории? В США 8 из 12 миллионов душ населения более 200 лет пребывали в
полной рабской зависимости (а еще 12 миллионов, возможно, умерли во
время транспортировки из Африки), и, как утверждают, . Похоже, нации и системы могут
меняться. Недаром главный американский борец с советской
президент Рональд Рейган всего через три года после начала горбачевских
реформ заявил, что она перестала быть таковой5.

Вторым, более распространенным способом аргументации является ссылка на
то, что сама-де кончина Советского Союза доказала его
нереформируемость — довод, основанный, по всей видимости, на
предположении, что всякая смерть есть результат неизлечимой болезни. Это
старая привычка советологии: читать — вернее, перечитывать — историю с
конца, отталкиваясь от уже известного результата: . Согласно еще одному
мнению, . Похоже, даже искушенным специалистам трудно
отказаться от убеждения, что любые эпохальные события предопределены
некой железной логикой6. Но в таком случае настоящий анализ и объяснение
случившегося становятся просто ненужными. Если результат неизбежен, то
роль исторических сложностей, случайностей, альтернатив и прочих
возможностей сводится к минимуму, если не к нулю.

Даже без учета того, что распад СССР был, возможно, наименее
предсказуемым крупным событием современной истории,
или также может быть доказана его собственными методами7. Многие
из подчеркивают тех или иных действий
Горбачева и предлагают свои рецепты, тем самым подразумевая, что
советская реформа была бы успешной, действуй Горбачев иначе или будь на
его месте другой лидер8. Подобная критика в адрес Горбачева
неконструктивна, поскольку предлагаемые рецепты слишком противоречивы.
Одни полагают, что ему следовало проводить реформу быстрее, другие — что
медленнее; одни считают его недостаточно демократичным, другие —
недостаточно авторитарным. Но все эти по сути являются
негласным признанием существования альтернатив, а значит, правомерности
встречных предположений типа , опровергающих их выводы о
нереформируемости советской системы и неизбежности ее краха.

Рассмотрим несколько таких встречных предположений относительно
случайностей и альтернатив горбачевской реформы, обратившись к способу
анализа, широко используемому в других областях исторического знания, но
редко воспринимаемому серьезно в советологии.

По мнению большинства авторов, горбачевская политика ускоренной
демократизации сделала его руководство более уязвимым, неспособным
противостоять растущим экономическим трудностям и национальным
беспорядкам. Его ошибка 1990 года, когда он не стал выставлять свою
кандидатуру на всесоюзные президентские выборы, впоследствии лишила его
легитимности, что особенно проявилось в 1990-1991 годах, когда он
столкнулся с ростом популярности Ельцина как претендента на пост
президента РСФСР. А сочетание антикремлевской политики Ельцина и
августовского путча 1991 года привело к тому, что все усилия Горбачева
удержать Союз от распада оказались тщетными.

Однако что, если бы Горбачеву удалось провести рыночные реформы до или
вообще без всякой демократизации, — эдакая версия китайской модели,
которая, как до сих пор полагают многие российские реформаторы, была бы
наилучшим вариантом, — и если бы чернобыльская катастрофа 1986-го и
армянское землетрясение 1988-го не опустошили союзный бюджет? Что если
бы уже позже, как союзный президент — неважно, избранный всенародно или
нет, — Горбачев применил бы силу (а он легко мог это сделать), чтобы
пресечь национально-сепаратистскую деятельность в одной-двух союзных
республиках? И что если бы он после отставки Ельцина в 1987 году
отправил его в ссылку послом в далекую африканскую страну? Или в
1990-1991 годах перекрыл бы ему доступ к государственному телевидению,
как впоследствии поступил Ельцин по отношению к своему коммунистическому
оппоненту на выборах 1996-го?

С другой стороны, покусился бы Ельцин на союзное правительство, если бы
сам был избран президентом СССР, а не РСФСР, что было вполне реально в
1990 году и на что он рассчитывал после поражения ГКЧП? А когда он
вместе с двумя другими советскими лидерами в декабре 1991-го тайком
отменял Союз, что если бы армия и другие советские силовые структуры,
как и опасался Ельцин, выступили против? Что же до обреченной попытки
августовского путча, то случился бы он, если бы Горбачев сместил со
своих постов тех высокопоставленных партийных и государственных лидеров,
которые уже отметились в попытке заговора против него несколькими
месяцами раньше? И если бы США и страны оказали существенную
финансовую помощь реформам в СССР, как о том просил Горбачев в середине
1991 года, осмелился бы кто-нибудь в Советском Союзе выступить против
него?

Таковы лишь некоторые из тех вполне закономерных вопросов, которые,
однако, не учитываются в еще одном типичном объяснении нереформируемости
СССР: . Ведущий свое происхождение
от старой тоталитарной модели и существующий в разных версиях, этот
аргумент базируется на двух главных предположениях: монолитный правящий
коммунистический класс, или бюрократическая номенклатура, никогда не
допустил бы никаких изменений, угрожающих его монополистическому
господству, и потому . А поскольку
9.

Но эти предположения тоже оказались ложными. Все главные политические и
экономические реформы Горбачева в решающий период 1985-1990 годов
предлагались, обсуждались и ратифицировались верховными органами
коммунистической номенклатуры: Политбюро, ЦК, Всесоюзной партийной
конференцией, двумя партийными съездами. Эти органы даже проголосовали
за отмену практики, обеспечивавшей их номенклатурное превосходство, —
практики назначения на все важнейшие политические посты — в пользу
выборов. И в процессе осуществления этих реформ
данные структуры сами раскололись, раздробились, стали
плюралистическими, как и конституционная основа системы — Советы.

Это замечательное достижение приводит нас вплотную к излюбленному
аргументу тех, кто настаивает, что Советский Союз не мог быть
реформирован: советская система и демократия были
понятиями, и, следовательно, первая не могла не умереть от второго10. Но
даже если так, отсюда не следует, что система была абсолютно
нереформируема: отсюда следует только, что ей была чужда демократизация,
что, впрочем, тоже спорно. Сторонники этого аргумента полагают, что
разрешенная Горбачевым еще до 1989 года относительная свобода слова,
политической деятельности и выборов должна была заставить массовые
антисоветские настроения — долгое время подавляемые и считающиеся
атрибутом оппозиционного системе — смести всю
систему как незаконную и заменить ее чем-то принципиально иным.

Неудивительно, что за это объяснение ухватились Ельцин и его союзники в
конце 1991 года, когда сбрасывали с корабля истории горбачевскую
и разбирали на части Союз. В работах многих западных
ученых и специалистов, особенно американских, с тех пор утвердилось
незыблемое мнение, что последние годы существования СССР были временем
, ,
. В соответствии с этим мнением,
рядовые граждане страны Советов отвергли социализм, совершив и 11.

На самом деле никакой антисоветской революции снизу никогда не было, во
всяком случае, в России. В 1989-1991 годах действительно можно было
наблюдать рост народной поддержки демократических и рыночных
преобразований, а также протестов против диктата КПСС, коррупции и
злоупотреблений в партийно-государственном аппарате и экономического
дефицита. Но объективные данные, в частности данные социологических
опросов, показывают, что огромное большинство советских граждан (порядка
80 процентов, а по некоторым вопросам — еще больше) по-прежнему было
против рыночного капитализма и поддерживало основополагающие
социально-экономические ценности советской системы, в том числе
государственную собственность на землю и другие экономические объекты
общенационального значения, государственное регулирование рынка,
контроль за потребительскими ценами, гарантию занятости, бесплатное
образование и здравоохранение. Или, как выразился один российский
историк, 12.

Еще более очевидной была общественная поддержка самого
многонационального Советского государства, что подтверждается
соответствующими данными. На беспрецедентном референдуме, состоявшемся в
России и еще в восьми союзных республиках в марте 1991 года и охватившем
93 процента всего советского населения, 76,4 процента участников
проголосовали за сохранение Союза — всего за 9 месяцев до его роспуска.
То, что этот результат демократического голосования действительно
соответствовал общественному мнению в России — центре предполагаемой
народной антисоветской революции, подтверждается двумя обстоятельствами.
Даже сам Ельцин поднялся к вершине выборной власти в Российской
Федерации на волне всеобщего ожидания реформы, а не свержения советской
системы. А роспуск Союза продолжал вызывать сожаление общества все
десятилетие после 1991 года, и даже в начале XXI века около 80 процентов
российских граждан не одобряли его13.

Неверным является и утверждение, будто бы антисоветская предотвратила попытку государственного переворота,
устроенного силовыми структурами с целью навести порядок в стране
несколько месяцев спустя после референдума. Вопреки этому
распространенному мифу, никакого путчу
не было. Даже в проельцинской Москве едва ли 1 процент граждан активно
противостоял трехдневной танковой оккупации столицы, а в провинциальных
городах, в сельской местности и за пределами Российской Федерации
процент сопротивления был еще ниже. Остальные 99 процентов, по
свидетельству авторитетного российского источника, , или, как сообщал посол
Великобритании, выжидали, желая . Каковы
бы ни были точные цифры, даже члены оппозиции путчу знали, вышло на улицы поддержать их14. (Так, например, призыв Ельцина
ответить на путч всеобщей забастовкой не нашел отклика в массах.)

Итак, у нас не осталось больше теоретических или концептуальных
оснований утверждать, что советская система была нереформируемой и,
значит, как стало принято говорить, с самого начала
горбачевских реформ. На самом деле, если тщательно изучить те перемены,
которые произошли в Советском Союзе в период — особенно в
1985-1990 годах, то есть до того, как кризисы дестабилизировали
страну, — то окажется, что система была замечательно реформируемой. Но
для начала нам нужно точно представлять себе, что такое реформа и что
такое советская система.

В УНИВЕРСАЛЬНОМ ПОНИМАНИИ, реформа есть не просто изменение, но
изменение, которое ведет к улучшению жизни людей, обычно за счет
расширения рамок их политической или экономической свободы — или того и
другого вместе. Это не революция, не тотальная трансформация
существующего порядка, а постепенные, пошаговые улучшения в широком
историческом, институциональном и культурном измерениях системы.
Утверждения, что должна быть быстрой и полной,
которые так часто можно встретить в работах советологов, вычеркивают из
разряда , к примеру, исторически значимое, но постепенное,
проходившее в течение десятилетий расширение избирательных, гражданских
и социальных прав в Великобритании и США, а также американский 1930-х годов. Следует к тому же помнить, что реформа не всегда и
не обязательно означает демократизацию и маркетизацию, хотя в настоящее
время это все чаще оказывается именно так.

В таком понимании исторически неверно утверждать, что советская система
была нереформируемой, что у нее были только 15. Новая экономическая политика в 1920-е годы существенно
расширила экономическую и, в меньшей степени, политическую свободу
большинства граждан СССР, а политика Хрущева привела к ряду
положительных и долговременных изменений в 1950-1960-е годы. Многие
западные специалисты явно полагают, что это был предел возможностей
советских реформ, указывая на то, что даже проповедуемый Горбачевым
демократический социализм был уже несовместим с оправдывающими систему
антидемократическими историческими иконами — Октябрьской революцией и
Лениным.

Но этому утверждению также не хватает сравнительной перспективы.
Французы и американцы со временем изменили образы своих национальных
революций, с тем чтобы они соответствовали современным ценностям16.
Почему же российская демократическая нация не могла бы со временем
простить Ленина и других основателей советской системы, которые все-таки
были приверженцами демократии, хотя и подавляли ее? Простить как
представителей своей эпохи, сложившихся под влиянием беспрецедентного до
1914 года насилия Первой мировой войны: ведь простили же американцы
своим отцам-основателям их рабов. (Соединенными Штатами почти 50 лет
руководили президенты-рабовладельцы, а не имевшие рабов сторонники
рабства — и того больше; труд рабов использовался даже при строительстве
Капитолия и Белого дома.) На самом деле подобное переосмысление роли
Ленина и Октября к концу 1980-х годов уже шло полным ходом — как часть
более широкого процесса .

Для точного определения понятия сначала, как и в
случае с реформой, нужно отринуть все произвольные и неточные
определения. Наиболее распространенным из них является отождествление
советской системы с — как, например, в известной аксиоме
. Фигурирующий здесь коммунизм
есть недоступное восприятию, ничего не значащее, выхолощенное
аналитическое понятие. Ни один из советских лидеров никогда не заявлял,
что коммунизм когда-нибудь существовал в его стране или где-либо еще,
речь шла только о социализме. Слово использовалось в
названии официальной идеологии, правящей партии и обозначало заявленную
цель; понимание этого термина зависело от конкретного руководства и
менялось столь часто и столь существенно, что за ним могло скрываться
практически что угодно. Так, Горбачев в 1990 году решил, что быть
коммунистом значит . Западные обозреватели могут не понимать разницы
между абстрактным и полнотой жизни реальной советской
системы, но советским (а впоследствии российским) гражданам она была
ясна, и в этом они были солидарны с Горбачевым: 17.

Чтобы дать точное определение и оценку советской системе, ее, как и
любую другую, нужно рассматривать не как абстракцию или идеологический
артефакт, а с точки зрения работающих компонентов, в особенности —
базовых институтов и практик. Таковыми в западной советологической
литературе принято считать: официальную и непреложную идеологию; особо
авторитарную правящую коммунистическую партию; партийную диктатуру во
всем, что имеет отношение к политике, с опорой на силу политической
полиции; общенациональную пирамиду псевдодемократических Советов;
монополистический контроль государства над экономикой и всей значимой
собственностью; многонациональную федерацию или Союз республик,
являвшийся в действительности унитарным государством, управляемым из
Москвы.

Спрашивать, была ли реформируема советская система, значит спрашивать,
можно ли было реформировать эти ее базовые компоненты или часть из них.
Если не считать, как делают некоторые, что система была неделимым
или что коммунистическая партия была ее главным и основным
элементом, то глупо полагать, будто трансформация или замена некоторых
компонентов привели бы к тому, что вся система перестала быть советской.
Подобный логический подход не применяется в отношении реформ в других
системах, и советская история также не дает для него оснований.
Первооснова системы — Советы образца 1917 года были избранными народом
многопартийными органами и лишь позже превратились в нечто другое. В
экономике до 1930-х годов не было монополистического контроля и
существовал рынок. А когда сталинский массовый террор, бывший в течение
25 лет основополагающим признаком системы, закончился в 1950-е годы,
никто не сомневался в том, что система продолжала оставаться советской.

Советские концепции необходимых и приемлемых реформ внутри системы,
возникшие к 1990 году, были весьма разнообразны, однако многие
сторонники Горбачева и Ельцина пришли к убеждению, что они могут и
должны включать в себя многопартийную демократию, рыночную экономику со
смешанной формой собственности — государственной и частной — и подлинную
федерацию республик. Эти убеждения и политическая история страны
показывают, что, для того чтобы реформированная система продолжала
оставаться советской или считаться таковой, в ней должны были в той или
иной форме сохраниться четыре основных элемента: национальная
социалистическая идея (хотя необязательно четко оформленная и всеми
разделяемая), которая продолжала бы чтить память о событиях и людях 1917
года и том изначальном ленинском движении, которое до 1918-го называло
себя социал-демократическим; система Советов как воплощение
институциональной преемственности и конституционный источник
политического суверенитета; государственная форма собственности в
сочетании с частной в рыночной экономике и пакет социальных прав и
гарантий (достаточно большой, чтобы экономика могла именоваться
социалистической и при этом напоминала западного образца); союз России, по крайней мере, с
несколькими советскими республиками, которых изначально было четыре, и
лишь со временем их число выросло до пятнадцати.

ИМЕЯ ЧЕТКИЕ И НЕПРЕДВЗЯТЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ о сути вопроса, мы можем
теперь постараться выяснить, какие из главных компонентов старой
советской системы были действительно реформированы при Горбачеве.

В отношении официальной идеологии все достаточно очевидно. К началу
1990-х десятилетиями царившие жесткие догмы сталинизма, а затем
ленинизма в основном уступили место социал-демократическим и другим
прозападным убеждениям, которые мало чем отличались от
либерально-демократических. То, что раньше считалось ересью, стало
официальной советской идеологией, одобренной Съездом народных депутатов
и даже очередным съездом КПСС. А главное, государственная идеология
больше не являлась обязательной даже в таких некогда священных областях,
как образование и официальная коммунистическая печать.
убеждений, в том числе религиозных, был отныне официальным лозунгом
момента и все более явной реальностью.

Эта реформа не была поверхностной или непоследовательной. Западные
специалисты всегда обращали внимание на роль идеологии в советской
системе, а некоторые даже считали эту роль определяющей. Это, конечно,
преувеличение, но идеология действительно имела значение. Точно так же,
как горбачевское радикальное в международных делах
проложило дорогу к реформированию советской внешней политики в конце
1980-х, снятие старых идеологических запретов было необходимым условием
для осуществления глубоких преобразований внутри страны.

Следующей и еще более значительной реформой стала ликвидация монополии
коммунистической партии в политической жизни, особенно в таких областях,
как общественные дискуссии, подбор руководящих кадров и разработка
политики. Масштаб этих демократических изменений был настолько велик уже
к 1990 году — когда было фактически покончено с цензурой, утвердились
свободные выборы, свобода политических организаций и создан настоящий
парламент, — что некоторые западные ученые назвали их
внутри системы18. Сложившаяся при Ленине диктатура партии и та решающая
роль, которую играли ее официальные представители на всех уровнях
советской системы, в течение 70 лет (за исключением, по понятным
причинам, периода сталинского террора) была краеугольным камнем
советской политики. В , доставшейся в
наследство Горбачеву, общенациональный партийный аппарат был
главнокомандующим и всесильным администратором. Всего за пять лет
картина коренным образом изменилась: система перестала быть ленинистской
или, как сказали бы некоторые, коммунистической.

Это обобщение, однако, нуждается в уточнении. В огромной стране с ее
культурным разнообразием политические реформы, родившиеся в Москве, были
обречены иметь самые разные результаты: от быстрой демократизации в
российских столичных городах и западных республиках Балтии до менее
заметных изменений в среднеазиатских партийных диктатурах. Кроме того,
уход коммунистической партии с политической сцены не был полным и
окончательным даже там, где демократизация достигла значительных
успехов. Насчитывавшая несколько миллионов членов, имевшая отделения
практически в каждом учреждении и на каждом предприятии, обладавшая
длительным опытом контроля над военными и другими силовыми структурами,
огромными финансовыми ресурсами и привычным влиянием на граждан, КПСС
оставалась самой внушительной политической организацией в стране. КГБ
также не претерпел заметных изменений и оставался практически
бесконтрольным, хотя политические заключенные были выпущены на свободу,
права человека набирали вес, а сами органы безопасности сделались
предметом все более пристального и растущего общественного внимания. Тем
не менее, процесс перераспределения власти, долгое время принадлежавшей
КПСС, между парламентом, новым институтом президентства и ныне подлинно
выборными Советами на местах зашел достаточно далеко. Горбачев не
преувеличивал, когда заявил на съезде партии в 1990 году: . Процесс демонополизации покончил
еще с одной старой чертой советской системы — псевдодемократической
политикой. Широкий и разноголосый политический спектр, загнанный прежде
в подполье, теперь пользовался почти полной свободой слова.
Организованная оппозиция, десятки потенциальных партий, массовые
демонстрации, забастовки, бесцензурные публикации — все то, что
подавлялось и запрещалось в течение 70 лет, было узаконено и быстрыми
темпами распространялось по стране. И опять Горбачев был недалек от
истины, когда с гордостью заметил, что Советский Союз внезапно
превратился в 19.

Россия и прежде бывала глубоко политизирована (судьбоносно — в 1917
году), но никогда еще этот процесс не происходил при поддержке правящего
режима или во благо конституционного правления. Конституционализм и
законность вообще были характерными чертами политических реформ
Горбачева. Законов и даже конституций в России было немало (как до
1917-го, так и после), но чего действительно там не было, так это
конституционного порядка и реально ограниченной законом власти, которая
традиционно концентрировалась в руках верховного руководства и
осуществлялась посредством бюрократических указов (по некоторым
подсчетам, в 1988 году в ходу было около 1 миллиона министерских
указов20).

В этом состоит уникальность политических реформ Горбачева. Весь процесс
перехода страны от диктатуры к неоперившейся демократии, основанный на
отделении бывшего всевластия КПСС от , проходил в рамках существовавшей и постепенно
совершенствовавшейся конституционной процедуры. Культура закона и
политические традиции, необходимые для демократического правления, не
могли возникнуть в одночасье, но начало было положено. Например, в
сентябре 1990 года новоиспеченный Конституционный суд отменил один из
первых президентских указов Горбачева, и тот был вынужден подчиниться21.

Почему же при всех этих очевидных успехах так часто говорят о провале
политических реформ Горбачева? Ответ, который обычно дается на этот
вопрос, заключается в том, что КПСС, этот оплот старой системы, якобы
оказалась нереформируемой. Это обобщение дважды неточно. Во-первых, оно
приравнивает советскую систему в целом к КПСС, так что выходит, будто
первое не могло существовать без второго; а во-вторых, рассматривает
партию как единый, однородный организм.

К концу 1980-х КПСС, прошедшая в своем развитии долгий и непростой путь,
представляла собой огромное государство, состоявшее из четырех связанных
между собой, но при этом существенно различных, общностей: относительно
небольшой руководящий орган — пресловутый аппарат, диктаторски
контролирующий всю партию и, хотя и все меньше, собственно
бюрократическое государство; назначаемая аппаратом, но более
многочисленная и разнообразная номенклатура, представители которой
занимали все важные посты в советской системе; примерно 19 миллионов
рядовых членов, многие из которых вступили в партию по карьерным
соображениям или из конформизма; и, как минимум, две скрывающиеся в тени
тайные политические партии — реформистская и консервативная,
зародившиеся в однопартийной системе в 1950-е годы.
Естественно, что все эти компоненты КПСС по-разному реагировали на
реформы Горбачева.

Был или не был реформируем партийный аппарат — а это около 1800
функционеров в центральных органах в Москве и еще несколько сотен тысяч
на других уровнях системы22, — едва ли имело значение, поскольку к 1990
году, благодаря политике Горбачева, он был лишен большинства своих прав
и привилегий. (Особенно показательной в связи с этим была растущая
оппозиция реформам со стороны Егора Лигачева — главного представителя
партаппарата, некогда союзника Горбачева.) Главный штаб аппарата,
Секретариат ЦК, фактически прекратил свою деятельность, партийные
комитеты в министерствах были распущены или утратили влияние, а на более
низком государственном уровне их власть перешла в руки избираемых
Советов. В провинции этот процесс шел гораздо медленнее; толчком
послужило обретение им официального статуса, когда полномочия,
десятилетиями осуществлявшиеся ЦК и Политбюро, торжественно были
переданы новому советскому парламенту и президенту. Контроль и влияние
аппарата существенно снизились даже внутри самой партии, а в 1990-м его
глава — генеральный секретарь, прежде выбиравшийся тайно партийными
олигархами из своего числа, — впервые был избран открыто на общесоюзном
съезде партии.

Возможно, Горбачев и продолжал бояться , но аппарат, по сути, обернулся бумажным тигром. Столкнувшись с
избирательными реформами, он пребывал и 23. По мере сужения его роли в системе и
распада организационных структур представители аппарата пытались
предпринимать какие-то шаги против Горбачева, но особого эффекта они не
имели. Основные антиреформенные силы были сосредоточены в других местах:
в экономических министерствах, в армии, КГБ и даже в парламенте. Как
ничтожно мало значил теперь партийный аппарат, со всем драматизмом
продемонстрировали августовские события 1991 года. Большинство
центральных и региональных партфункционеров поддержало переворот,
направленный против Горбачева, но, вопреки распространенному на Западе
мнению, аппарат не организовывал этот переворот и, возможно, даже не
знал о нем заранее24. У него не осталось власти и воли даже для того,
чтобы воспротивиться запрету и роспуску КПСС и своему собственному
роспуску после провала путча.

В отличие от аппарата, порожденный им класс коммунистической
номенклатуры в большинстве своем пережил Советский Союз. Уже один этот
факт обесценивает любые простые обобщения относительно его
приспособляемости. Среди миллионов номенклатурных работников по всему
Союзу было много представителей административной, экономической,
культурной и других профессиональных элит, а значит — значительная часть
среднего класса. Этот большой слой советского общества, хотя и состоял
номинально сплошь из членов компартии и на этом основании был без
разбора заклеймен, на самом деле, как и средний класс в других странах,
имел внутреннее деление — по привилегиям, профессии, возрасту,
образованию, географическому положению и политическим взглядам.

Поэтому говорить о нереформируемости партийно-государственной
номенклатуры в целом бессмысленно. Даже представители ее верхушки
абсолютно по-разному отреагировали на горбачевские реформы и разошлись в
разных направлениях. В 1990 году их можно было встретить в любой части
политического спектра — от левых до правых. Многие оказались в авангарде
борьбы с . Но и почти все ведущие советские и
постсоветские реформаторы 1980-х и 1990-х годов также вышли из
номенклатуры, в том числе Михаил Горбачев, Борис Ельцин и многие из их
окружения. После 1991-го представители старой советской номенклатуры
составили основу политической, административной и собственнической элит
посткоммунистической России; некоторые из них оказались даже среди тех,
кого сегодня назвали бы . А представитель ее
более молодого поколения, Владимир Путин, впоследствии стал первым
президентом России в XXI веке.

Еще более неправомерно называть 19 миллионов рядовых
членов коммунистической партии. Большинство из них по своему положению в
обществе и политическим взглядам мало чем отличалось от беспартийных
советских граждан, и в годы члены КПСС вели себя
по-разному. К середине 1991-го около 4 миллионов человек вышли из
партии — в основном из-за того, что членство утратило всякий смысл.
Среди оставшихся было , но были и активные
сторонники политики Горбачева, которые поддерживали его с самого начала
и вели на местах борьбу против партаппарата. Помимо этого многие стали
социальной базой для антиперестроечного движения, формировавшегося
внутри партии и за ее пределами.

Действительно важным является вопрос о том, могла ли из КПСС или на ее
основе возникнуть полноценная, конкурентоспособная парламентская партия
как часть реформированной советской системы. За широким понятием
в разные периоды ее 80-летней истории скрывались совершенно
разные феномены: подпольное движение в царской России; успешная,
пользующаяся поддержкой избирателей партия в революционном 1917 году;
диктатура, но с элементами открытой фракционной борьбы по вопросам
политики и власти в годы нэпа; изрядно поредевшая, запуганная бюрократия
в сталинские 1930-е; милитаризованная структура, инструмент борьбы с
немецкими захватчиками в годы войны; набирающий силу орган
олигархического правления в послесталинские 1950-1960-е годы и
неотъемлемая часть бюрократической государственной системы к началу
1980-х.

И теперь, после всех этих трансформаций, Горбачеву понадобилась еще
одна: чтобы партия или значительная часть ее стала , способной побеждать на выборах 25. Достижение этой цели повлекло за
собой последствия, которые он, возможно, не вполне предвидел, но которые
в конце концов принял. Это означало политизацию (или реполитизацию)
советской компартии, что Горбачев и начал делать в 1987 году, когда
призвал к демократизации КПСС, сделавшей возможным возникновение и
развитие в ее недрах зародышей других, возможно оппозиционных, партий.
Это означало конец мифа о и риск вступления в 26. Неожиданно прерванный событиями конца 1991 года, процесс
этот тем не менее протекал бурно и стремительно.

Уже в начале 1988 года раскол в партии зашел так далеко, что вылился в
беспрецедентную полемику между двумя наиболее влиятельными
периодическими изданиями ЦК. Защищавшая фундаменталистские, в том числе
неосталинистские, опубликовала большую
статью, содержавшую резкий протест против Горбачева.
ответила не менее решительной контратакой в защиту
антисталинистской и демократической реформы27. На Всесоюзной партийной
конференции, состоявшейся два месяца спустя, делегаты впервые после
партийных дискуссий 1920-х публично спорили между собой. Заседания ЦК
превратились . В
марте 1989-го коммунисты по всей стране боролись друг с другом за
делегатские мандаты на Съезд народных депутатов. И хотя 87 процентов
делегатов были членами одной партии, политические взгляды их были
настолько различны, что Горбачев заявил, что единой партийной линии
больше не существует28.

К 1990 году углублявшийся раскол принял территориально-организационные
формы, когда региональные партии начали выпрыгивать из КПСС, как
матрешки. Три прибалтийские компартии вышли из КПСС, чтобы попытаться
конкурировать с другими политическими силами внутри своих республик, все
больше попадавшими под влияние национализма. Одновременно аппарат и
другие консерваторы вынудили Горбачева пойти на создание Российской
Коммунистической партии — номинально в составе КПСС, но фактически под
их контролем. Формально объединявшая более 60 процентов всех советских
коммунистов, РКП тоже практически сразу раскололась, когда сторонники
реформ создали свою конкурирующую организацию — Демократическую партию
коммунистов России.

Все стороны отныне понимали, что и
что политический спектр нарождающихся партий простирается 29. Никто не знал, сколько партий может появиться на свет
(Горбачев полагал, что среди 412 членов ЦК в 1991 году было партии30), но только две, крупнейшие из них, имели значение:
выступавшее за реформы и вплотную приблизившееся к социал-демократии
радикально-перестроечное крыло КПСС во главе с самим Горбачевым и сплав
различных консервативных и неосталинистских сил, отвергавших реформы и
сохранявших преданность традиционным коммунистическим убеждениям и
устоям.

Возможность формального и вовсю обсуждалась
уже в 1990 году, но тогда ни одна из сторон не была к этому готова. У
консерваторов не было достаточно сильного лидера, способного объединить
их в масштабах всей страны, и они опасались Ельцина с его растущим после
выхода из КПСС в середине 1990-го влиянием — почти так же (но не
совсем), как они ненавидели Горбачева. Некоторые из советников Горбачева
побуждали его выйти из КПСС вместе со своими сторонниками или исключить
из партии оппозиционеров и создать таким образом подлинно
социал-демократическое движение, но он колебался, не желая, как любой
лидер, раскалывать свою партию и страшась лишиться союзного партийного
аппарата с его связями с органами безопасности и его противниками.
Только летом 1991 года стороны для официального . Он
должен был состояться на внеочередном съезде партии в ноябре-декабре, но
пал очередной жертвой августовского путча.

Раскол гигантской компартии на две оппозиционных (пойти на это еще в
1985 году тайно предлагал сподвижник Горбачева Александр Яковлев31) был
бы самым надежным и быстрым способом создания в СССР многопартийной
системы, причем более прочной, чем та, что существует в постсоветской
России в начале XXI века. При , подразумевавшем
разное голосование по принципиальным вопросам, круг которых был
определен горбачевской социал-демократической программой, стороны
разошлись бы, сохранив значительную долю членства, местных организаций,
печатных органов и другого КПСС. Обе партии
немедленно стали бы крупнейшими и единственными общенациональными
советскими партиями, чье влияние многократно превышало бы влияние дюжины
тех карликовых , которые испещрили российский политический
ландшафт в последующие годы и которые (во всяком случае многие из них)
едва ли выходили за рамки московских квартир, в которых были созданы.
(Опираясь на данные одного закрытого исследования, Горбачев был уверен,
что в новую партию за ним бы последовало, по меньшей мере, 5-7 миллионов
членов КПСС32.)

Нет сомнения и в том, что оба крыла бывшей КПСС стали бы влиятельными
структурами, которые могли бы рассчитывать на значительную поддержку
избирателей на грядущих выборах как на местном, региональном, так и на
общенациональном уровнях. В то время как большинство советских граждан
считало компартию виновной во всех прошлых и нынешних бедах страны,
обособившись, обе половины могли бы снять с себя часть ответственности
за счет перекладывания ее друг на друга и взаимных обвинений (чем они и
так уже занимались). Обе унаследовали бы избирательные преимущества
КПСС — организационный опыт, подготовленные кадры, опыт использования
СМИ, финансовые ресурсы и даже преданность избирателей. По данным
исследований, проведенных в 1990 году, 56 процентов советских граждан не
доверяли КПСС, но другим партиям не доверяло еще больше людей — 81
процент, и 34 процента все еще предпочитали компартию всем остальным33.
Учитывая растущую поляризацию в обществе, обе производные КПСС имели все
шансы увеличить свой электорат.

Избирательная база социал-демократической партии под руководством
Горбачева объединила бы миллионы советских граждан, которые желали
политических свобод, но при этом предпочитали смешанную или регулируемую
рыночную экономику, сохранявшую социальные гарантии граждан и другие
элементы старой системы. Скорее всего туда вошли бы профессиональные и
другие слои среднего класса, квалифицированные рабочие, интеллигенция
прозападной ориентации и вообще все те, кто остался социалистом, но при
этом не считал себя коммунистом. Как показывают результаты выборов в
России и в странах Восточной Европы в конце 1980-1990-х годов,
коммунисты-демократы и бывшие коммунисты — потенциальное ядро
социал-демократической партии — были вполне способны организовать
избирательную кампанию и выиграть выборы.

В этом случае ретроспективный анализ был бы полезен для выяснения
возможных и реальных перспектив. То, что Горбачев не сумел создать или
вычленить из КПСС ту часть, которая могла бы стать президентской
партией, было его крупнейшей политической ошибкой. Если бы он
воспользовался удобным моментом и сделал это на уже расколовшемся (и, по
сути, многопартийном) XXVIII съезде КПСС в июле 1990 года, он не
оказался бы в политической изоляции впоследствии, в конце 1990-го —
начале 1991 года, когда страну охватил кризис, а его популярность резко
упала. В частности, если бы он не побоялся проявить инициативу и
совершить такой шаг, серьезно изменявший советский политический
ландшафт, многие из его бывших сторонников, возможно даже Ельцин, не
покинули бы его34.

Оппоненты Горбачева, ортодоксальные коммунисты, вопреки западной точке
зрения, также обладали значительным избирательным потенциалом. Отстаивая
идеи , они вполне могли рассчитывать на
поддержку миллионов чиновников, заводских рабочих, колхозников,
интеллигенции антизападной ориентации и других традиционалистов,
обиженных и недовольных горбачевскими политическими и экономическими
преобразованиями. Число таких недовольных, непрерывно возраставшее с
1985 года, должно было только увеличиваться по мере того, как реформы
социальные гарантии и иные устои. Был у коммунистических
консерваторов и еще один козырь: государственнический, или
, национализм, присущий консервативному коммунизму со
времен Сталина, становился все более мощным идеологическим оружием,
особенно в России. (Причем за него ухватились и коммунистические
противники Горбачева, и антикоммунистические сторонники Ельцина.)

Не следует также думать, будто антиреформаторское крыло компартии было
не способно адаптироваться к демократической политике. После шока и
раздражения, которые вызвало у них поражение на выборах на Съезд
народных депутатов в марте 1989 года нескольких десятков
кандидатов, коммунисты-консерваторы начали формировать корпус своих
собственных избирателей. К 1990 году в РСФСР они уже представляли собой
крупную, полноправно участвующую в выборах парламентскую партию. Каковы
бы ни были их тайные амбиции, в целом коммунисты вели себя вполне
конституционно, даже тогда, когда на выборах главы исполнительной власти
в республике победил Ельцин и компартия впервые в советской истории
оказалась в роли оппозиции.

Об избирательном потенциале горбачевского крыла КПСС, которое рассеялось
вместе с роспуском Союза, можно только догадываться, но зато его
консервативные оппоненты вскоре продемонстрировали свои возможности. В
оппозиции они, как выразился один российский обозреватель, . В 1993 году ими была создана Коммунистическая партия
Российской Федерации, быстро превратившаяся в крупнейшую и наиболее
популярную у избирателей партию постсоветской России. К 1996 году
коммунисты управляли многими российскими городами и областями, имели
значительно больше своих представителей в парламенте, чем любая другая
партия, и во время президентской кампании официально набрали 40
процентов голосов (а по мнению некоторых аналитиков, даже больше) против
Ельцина, который так и не сумел сформировать массовую партию35. И до
2003 года процент набранных коммунистами голосов неуклонно рос от
выборов к выборам. Все это говорит о том, что если судить о
реформируемости старой советской коммунистической партии по ее
избирательным возможностям, то оба ее крыла были реформируемы.

Рассмотрим теперь два других основных компонента советской системы —
государственную экономику и Союз. При внимательном изучении
специализированной литературы в ней невозможно найти ни одного реального
подтверждения нереформируемости советской экономики. Существует общая,
почти единодушная уверенность в том, что экономические реформы Горбачева
, но даже если это так, то речь идет о
несостоятельности руководства и политики, но не самой экономической
системы. Как уже отмечалось, многие западные специалисты не только
допускали, что советская экономика могла быть реформирована, но и
предлагали свои собственные рецепты преобразований. Утверждения о
нереформируемости стали еще одной позднейшей выдумкой российских
политиков (и их западных покровителей), решивших нанести фронтальный
удар по старой системе с помощью .

И снова мы должны обратиться к термину . Если он обозначает, в
данном случае, переход к полностью приватизированной и стопроцентно
рыночной капиталистической экономике, то тогда советская экономическая
система, конечно, была нереформируемой; ее можно было только полностью
заменить. Некоторые самозваные западные советники еще в 1991 году
настаивали на необходимости сделать это и потом не могли простить
Горбачеву, что он к ним не прислушался36. Но среди советских политиков и
политических аналитиков, включая радикальных реформаторов, в то время
было очень мало сторонников такой идеи. Подавляющему большинству из них
гораздо ближе была цель, провозглашенная Горбачевым и неоднократно и
настойчиво (к 1990 году) им повторяемая: смешанная экономика с
регулируемым, но при этом , которая
предоставила бы экономическую свободу гражданам и равные права всем
формам собственности, но по-прежнему могла бы называться
социалистической37. Разногласия, возникавшие между советскими
реформаторами в связи с этим вопросом, в большинстве своем касались
темпов и методов преобразований.

Предложенная Горбачевым идея смешанной экономики стала предметом
многочисленных насмешек на Западе. Замечания, типа сделанного Ельциным,
о том, что советский лидер хочет соединить несоединимое или, как
выразился один западный историк, , вызывали
аплодисменты38. Но это тоже было несправедливо. Все современные
капиталистические экономики были и остаются в разной степени смешанными
и регулируемыми, сочетающими в себе частную и государственную
собственность, рыночные и нерыночные методы регулирования, соотношение
которых со временем неоднократно меняется. Ни в одной из них никогда не
было по-настоящему полностью , идею которого
проповедуют их идеологи. Кроме того, сочетание в экономике крупных
государственного и частного секторов было традиционным для России — как
царской, так и советской, за исключением периода после окончания нэпа в
1929 году.

С политической и экономической точек зрения, внедрение
элементов в реформированную советскую систему было
более трудным делом, чем привнесение , скажем, в
американскую экономику 1930-х годов. Но серьезных причин, в силу которых
рыночные элементы — частные фирмы, банки, предприятия обслуживания,
магазины и сельскохозяйственные фермы — не могли быть добавлены, наряду
с государственными и коллективными, к советской экономике и получить
возможности для развития и конкуренции, не было. В коммунистических
странах Восточной Европы и в Китае нечто подобное произошло в условиях
куда больших политических ограничений. Нужно было только твердо
следовать горбачевским принципам постепенности и решительного отказа от
навязывания людям определенного образа жизни, пусть даже реформированной
жизни. Причины, по которым это не произошло в советской или
постсоветской России, носили в первую очередь политический, а не
экономический характер, так же, как и причины нараставшего
экономического кризиса, охватившего страну в 1990-1991 годах.

Мы должны помимо прочего задаться вопросом, действительно ли
экономические реформы Горбачева , поскольку это
означало бы, что советская экономика не отреагировала на его инициативы.
Как и во многих других случаях, это утверждение также является
результатом ретроспективного взгляда. Даже в 1990 году, когда уже было
очевидно, что политика Горбачева породила грозный букет неблагоприятных
обстоятельств — росли бюджетный дефицит, инфляция, нехватка
потребительских товаров и падение производства, — некоторые западные
экономисты тем не менее полагали, что он движется в правильном
направлении. Один из них, к примеру, писал, что 39. В таком случае, однако, нас будут интересовать более
глобальные вопросы.

Если экономическая реформа есть , состоящий из нескольких
обязательных этапов, то Горбачев к 1990 году запустил этот процесс в
нескольких важных отношениях. Он добился принятия почти всего
необходимого для всесторонней экономической реформы законодательства40.
Он привил значительной части советской элиты рыночное мышление, причем
настолько крепко, что даже ярый неосталинист А. Макашев на президентских
выборах 1991 года признал: 41. Более того, развенчивая старые
идеологические догмы, узаконивая частные предприятия и собственность, а
значит, рыночные отношения, и лично приветствуя всех форм собственности, Горбачев в значительной степени
освободил экономику от тисков запретов и ограничений, которыми сковал ее
партийный аппарат. И как непосредственный результат этих перемен
начались процессы маркетизации, приватизации и коммерциализации
советской экономики.

Последним следует уделить особое внимание, так как сегодня их почти
всегда связывают с Ельциным и постсоветской Россией. К 1990 году
количество частных предприятий, именовавшихся кооперативами, уже
насчитывало 200 тысяч, на них работало почти 5 миллионов человек, и они
давали от 5 до 6 процентов валового национального продукта. Вне
зависимости от результатов, шел реальный процесс приватизации
государственной собственности номенклатурными чиновниками и другими
частными лицами. Во многих городах открывались коммерческие банки,
возникли первые биржи. Параллельно с рыночными структурами формировались
и новые бизнес- и финансовые элиты, включая будущий . В середине 1991 года один американский корреспондент
подготовил и опубликовал целую серию репортажей о 42. Западные эксперты могут считать политику Горбачева
неудавшимися полумерами, но некоторые российские экономисты по
прошествии лет убедились: 43. И что еще более важно — они родились внутри советской
экономики, что явилось свидетельством ее реформируемости.

Последний вопрос касается крупнейшего и наиболее существенного
компонента старой советской системы — Союза, или многонационального
государства. Горбачев не сразу осознал, что его политические и
экономические преобразования могут негативно сказаться на способности
Москвы удерживать вместе пятнадцать республик, но к 1990 году он был
уверен, что от судьбы Союза будут зависеть и результат всех его реформ,
и его собственная судьба44. За два последних года пребывания у власти он
превратился в фигуру, подобную Линкольну: он так же был полон решимости
— но, в его случае, не силой, а переговорами добиваясь
превращения дискредитировавшего себя в настоящую добровольную федерацию. Когда в декабре 1991-го
Советский Союз закончил свое существование, а входившие в него
республики стали самостоятельными и независимым государствами, это
означало и конец эволюционных преобразований Горбачева под названием
.

Можно ли было реформировать Союз, как утверждали Горбачев и многие
российские политики и интеллектуалы как до, так и после 1991 года?
Западная литература по этому (Л. Оников) находится
под влиянием двух предвзятых точек зрения. Антисоветизм, присущий
большинству западных, особенно американских, оценок, заставляет их
поверить (независимо от степени склонности к ретроспективным суждениям)
в то, что Советский Союз как государство был обречен. Другая
предвзятость, возможно ненарочитая, опять-таки связана с языком или
формулировками. Почти всегда говорится (возможно по скрытой аналогии с
концом царской России в 1917 году), что Союз потерпел или
— термины, подразумевающие наличие внутренних причин,
неизбежно ведущих к такому результату и тем самым практически
исключающих возможность реформирования Советского государства. Но если
сформулировать вопрос по-другому: как и почему Союз был отменен,
распущен или попросту закончился, — мы получим возможность допустить,
что основной причиной могли оказаться случайность или какие-то
субъективные факторы, и, следовательно, был возможен иной исход.

Расхожий западный тезис, будто Союз нельзя было реформировать, в
значительной степени базируется на одном растущем заблуждении. Оно
предполагает, что общенациональный партийный аппарат, с его вертикальной
организационной структурой и принципом безоговорочного подчинения
нижестоящих органов вышестоящим, был единственным фактором, удерживавшим
Союз. А поскольку коммунистическая партия в результате горбачевских
реформ лишилась своих прав и влияния, не осталось сплачивающих факторов,
которые могли бы противостоять центробежным силам, и . Короче говоря, 45.

Конечно, роль компартии не стоит преуменьшать, но были и другие факторы,
поддерживавшие единство Союза, в том числе другие советские структуры. В
частности, союзные экономические министерства, разместившиеся в Москве и
имевшие подразделения по всей стране, во многих отношениях были таким же
важным фактором, как и партийные организации. Не следует также
недооценивать объединяющую роль общесоюзных военных структур с их
дисциплиной и собственными методами ассимиляции. Еще большее значение
имела сама общесоюзная экономика. За многие десятилетия экономики
пятнадцати республик стали, по сути, единым организмом, поскольку
совместно использовали и зависели от одних и тех же естественных
ресурсов, топливных и энергетических сетей, транспортной системы,
поставщиков, производителей, потребителей и источников финансирования. В
итоге, по общему признанию, сложилось .

Человеческий фактор также не следует сбрасывать со счетов. Официальные
лозунги, прославлявшие как единую нацию,
преувеличивали, но они, как заверяют серьезные источники, не были просто
46. Хотя в состав Советского Союза входили
десятки и даже сотни различных этнических групп, миллионы людей состояли
в смешанных браках, и примерно 75 миллионов граждан, около трети
населения проживали за пределами своих этнических территорий, из них 25
миллионов русских. Объединяющим фактором служил и совместный
исторический опыт, такой, как тяжесть потерь и радость победы во Второй
мировой, или, в интерпретации Москвы, Великой Отечественной войне. Более
60 процентов нерусского населения Союза бегло говорило по-русски, а
большинство остальных имело представление о русском языке и культуре,
благодаря единой образовательной системе и союзным средствам массовой
информации47.

При условии проведения правильной политики реформ и наличии других
необходимых обстоятельств этих многочисленных интеграционных элементов
вкупе с привычкой жить вместе с Россией, сложившейся до и после 1917
года, хватило бы, чтобы и без диктатуры КПСС сохранить единство большей
части Союза. Недаром один американский историк, путешествовавший
десятилетие спустя после конца СССР по его бывшей территории, находил
48. В этом плане, даже
без учета всех других последствий, десятки миллионов советских граждан
многое теряли в случае распада Союза. Понимание этого, без сомнения,
помогает объяснить результат мартовского референдума 1991 года,
представлявший собой, по определению одного американского специалиста,
49.

Следует признать, что добровольная федерация, предложенная Горбачевым
вместо СССР, объединила бы не все советские республики. Горбачев
надеялся, что будет иначе, но тем не менее признал возможность такого
хода событий, подтверждением чему стал принятый в апреле 1990 года закон
о выходе из СССР. Почти наверняка предпочли бы вернуться к независимости
небольшие прибалтийские республики — Литва, Латвия и Эстония,
аннексированные в 1940 году сталинской Красной Армией, а Западная
Молдавия стремилась воссоединиться с Румынией (правда, после 1991 года
она изменила свое намерение). Выйти из Союза также могли бы одна-две из
трех закавказских республик — в зависимости от того, стали бы вечные
враги Армения и Азербайджан искать у России защиты друг против друга и
понадобилась бы Грузии помощь Москвы в сохранении единства ее
собственного полиэтнического государства.

Но все эти небольшие республики находились на советской периферии, и их
выход не оказался бы слишком заметным, поскольку на оставшиеся 8-10
республик приходилось 90 процентов территории, населения и ресурсов
бывшего Союза. Этого было более чем достаточно, чтобы сформировать новый
жизнеспособный Советский Союз. Хватило бы даже нескольких республик,
объединившихся вокруг России. Как сказал один из национальных лидеров,
С. Шушкевич, несколькими месяцами позже принявший участие в отмене СССР,
новый Союз мог бы 50.

Каким бы ни было мнение подавляющего большинства населения,
после весны 1990 года, когда в результате региональных выборов
значительная часть власти перешла от Москвы к регионам, судьбу республик
уже решали их лидеры и элиты. Существует объективное свидетельство в
пользу утверждения, что большинство из них желало сохранить Союз. Свою
позицию они ясно продемонстрировали во время переговоров о новом Союзном
договоре, начатых Горбачевым с лидерами девяти советских республик —
России, Украины, Белоруссии, Азербайджана, Казахстана, Узбекистана,
Таджикистана, Киргизии и Туркмении — в апреле 1991 года. (Этот период,
когда страна была охвачена кризисом, несколько выходит за рамки
анализируемого, но не становится от этого менее значимым.)

Результатом переговоров, известных как , стало
создание нового Союза Советских Суверенных Республик. Под договором,
официальное подписание которого было намечено на 20 августа 1991 года,
поставили свои инициалы все девять республиканских лидеров, в том числе
те трое, которые всего несколько месяцев спустя отменили Союз, — Борис
Ельцин, Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич51. Горбачев был вынужден
уступить республикам больше власти, чем он хотел, но общесоюзное
государство, выборный президент и парламент, а также общие вооруженные
силы и экономика сохранялись. Все было продумано: за церемонией
подписания договора должны были последовать принятие новой конституции и
выборы, даже споры о том, кто и где должен сидеть во время церемонии
подписания, были благополучно разрешены и согласие по поводу специальной
бумаги для текста и памятных марок достигнуто52.

Все это говорит о том, что распространенный аргумент, будто провал
новоогаревской попытки спасти Союз доказал его нереформируемость, не
имеет смысла. Переговоры были успешными; они проходили, как и другие
реформы Горбачева, в рамках советской системы, имели легитимный статус и
полномочия, делегированные им народным выбором на референдуме в марте, и
велись признанным многонациональным руководством большей части страны.
нужно рассматривать как разновидность
или пример , столь необходимой,
по мнению многих политологов, для успешной демократической реформы
политической системы. Даже известный демократический политик из
окружения Ельцина предвосхищал, что подписание договора станет
, которое будет жить так же долго, как
американская Декларация независимости, и служить такой же надежной
политической и правовой базой обновленного Союза53.

Иными словами, договор не состоялся не потому, что Союз был
нереформируемым, а потому, что небольшая группа высокопоставленных
чиновников в Москве организовала 19 августа вооруженный переворот с
целью помешать его успешной реформе. (Да и сам вооруженный переворот не
был неизбежным, но это уже другая история.) Хотя путч быстро провалился
(прежде всего потому, что его руководителям не хватило решимости
использовать военную силу, которую они стянули в Москву), его
последствия нанесли тяжелый удар по . Они
существенно ослабили Горбачева и центральное правительство, усилили
политические амбиции Ельцина и Кравчука и заставили других
республиканских лидеров опасаться непредсказуемого поведения Москвы. По
мнению большинства западных специалистов, путч уничтожил все оставшиеся
возможности для спасения Союза. (Подобные оценки упускают из виду
осторожную, выжидательную позицию, занятую некоторыми республиканскими
лидерами во время путча, которая дает основания полагать, что даже в
августе 1991-го простой угрозы применения Москвой силы хватило бы, чтобы
удержать этих , в рамках Союза.)

На самом деле даже провалившийся, но имевший губительные последствия,
августовский путч не погасил ни политического импульса, направленного на
сохранение Союза, ни надежд ведущих советских реформаторов на то, что он
может быть сохранен54. В сентябре около 1900 депутатов от двенадцати
союзных республик отказались от участия в сессиях внеочередного Съезда
народных депутатов СССР. В октябре было подписано соглашение о новом
экономическом союзе. Ельцин еще в ноябре заверял публику: 55 Семь республик, включая Россию, — большинство, если не считать
ставшие независимыми прибалтийские республики, — продолжали переговоры с
президентом Горбачевым, и 25 ноября 1991 года была, похоже, достигнута
договоренность о новом Союзном договоре. Он был больше конфедеративным,
чем федеративным, но все еще предусматривал союзное государство,
президентство, парламент, экономику и армию56. Две недели спустя, он
также пал жертвой переворота, осуществленного на сей раз даже меньшим
числом заговорщиков, но куда более решительно и успешно.

Вывод, который нельзя не сделать, заключается в том, что для
утверждений о нереформируемости советской системы нет ни концептуальных,
ни эмпирических оснований. Как показывают заново проанализированные
здесь исторические события и факты, к 1991 году большая часть системы
была охвачена процессом глубоких демократических и рыночных
преобразований. Конечно, Советский Союз при Горбачеве не был полностью
реформирован, но он находился в состоянии — термин, обычно
приберегаемый для характеристики постсоветского периода. Все, что
остается от , — это безапелляционный вывод,
что, поскольку реформы Горбачева были признаны всеми просоветскими и
просоциалистическими, они были не более чем или 57.
Это идеологическое предубеждение, не имеющее ничего общего с
историческим анализом.

Почему же, вопреки многолетним заверениям многочисленных специалистов,
система оказалась замечательно реформируемой? Было ли в этом
действительно некое , как написал впоследствии один
американский историк?58 Для объяснения этого необходимо учесть такие
немаловажные факторы, как длительное воздействие идей антисталинизма,
уходящего корнями в 1920-е и даже в 1917 год; политическое наследство
Никиты Хрущева, в том числе зарождение в недрах КПСС протореформистской
партии; растущая открытость советской элиты по отношению к Западу,
расширявшая ее представления об альтернативных путях развития (как
социалистического, так и капиталистического); глубокие изменения в
обществе, десталинизировавшие систему снизу; рост
социально-экономических проблем, стимулировавший прореформенные
настроения среди номенклатурной верхушки, и наконец, незаурядное во всех
отношениях руководство самого Горбачева, которое не стоит недооценивать.
Однако был еще один, не менее значимый, фактор.

Большинство западных специалистов долгое время было убеждено, что
базовые институты советской системы были чересчур или
иначе устроенными, чтобы быть способными к фундаментальному
реформированию. На самом же деле в системе с самого начала была заложена
двойственность, делавшая ее потенциально реформируемой и даже готовой к
реформам. С формальной точки зрения, в ней присутствовали все или почти
все институты представительной демократии: конституция,
предусматривавшая гражданские свободы, законодательные органы, выборы,
органы правосудия, федерация. Но внутри каждого из этих компонентов или
наряду с ними присутствовали , сводившие на нет их
демократическое содержание. Наиболее важными из них были политическая
монополия Коммунистической партии, безальтернативное голосование,
цензура и полицейские репрессии. Все, что требовалось для начала
процесса демократических реформ, это желание и умение устранить эти
противовесы59.

Горбачев, как и его ближайшие помощники, осознавал эту двойственность,
характеризуя ее как . Для того чтобы демократизировать систему, отмечал он позднее,
, только, по словам одного его
советника, превратить демократические компоненты . Это относилось почти ко всем горбачевским реформам, но
самым выдающимся примером была, как он подчеркивал, 60. Но двойственность институтов советской системы не только
делала ее в высшей степени реформируемой, без нее скорее всего
невозможны были бы мирная демократизация и другие преобразования эпохи
Горбачева — во всяком случае, они не были бы столь стремительными и
исторически значимыми.

И, наконец, последнее, на что следует обратить внимание, но невозможно
рассмотреть здесь. Если аргументация, представленная в этой статье,
достаточно убедительна, она ставит под сомнение и большинство расхожих
трактовок конца Советского Союза, так или иначе предполагающих, что он
был нереформируемым. Но это еще более широкий и спорный вопрос, только
ожидающий своего рассмотрения.

Перевод с английского И. Давидян

Стивен Коэн. МОЖНО ЛИ БЫЛО РЕФОРМИРОВАТЬ СОВЕТСКУЮ СИСТЕМУ — Примечания

ПРИМЕЧАНИЯ

1 R. Sakwa. Gorbachev and His Reforms, 1985-1990. Englewood Cliffs (N.
J.), 1991. P. 357; см.также: —
. Ed. by A. Dallin and

G. W. Lapidus. Boulder, 1995. P 320.

2 См. соответственно: A. Еslund. How Russia Became a Market Economy.
Wash., 1995. P. 26-52;

M. S. Fish. Democracy from Scratch: Opposition and Regime in the New
Russian Revolution. Princeton, 1995. P. 3; . 15
December. 1991; B. Williams. Reviewу on John Keep’s Last of the Empires:
A History of the Soviet Union, 1945-1991. — . 56. ? 1.
January 1997. P. 143; D. Saunders. Reviewу on Theodore Taranovski’s ed.,
Reform in Modern Russian History: Progress or Cycle? —
. 48. ? 5. July 1996. P. 868.

3 M. Malia. Leninist Endgame. — . 121. ? 2. Spring 1992. P.
60; A. Besansзon. Breaking the Spell. —

. Ed. by G. R. Urban. L., 1989. P.
202.

4 См. M. Malia. The Soviet Tragedy: A History of Socialism in Russia,
1917-1991. N. Y., 1994. P. 5; M. Malia, Stephen R. Graubard.
. —
. 44. ? 2. November 1990. P. 8; M. Malia. To the Stalin
Mausoleum. — . P. 667.

5 Цит. по: R. L. Garthoff. The Great Transition: American-Soviet
Relations and the End of the Cold War. Wash., 1994. P. 352.

6 См. M. Dobbs. Strobe Talbott and the . —
. 9 June. 1996. P. 11; R. Service. A History of
Twentieth-Century Russia. — . 22 March.
1998. P. 10.

7 Термины принадлежат Рейнхарду Бендиксу (Reinhard Bendix) (цит. по: A.
Dallin. Causes of the Collapse of the USSR. —
. P. 688).

8 См., например: A. Braun, R. B. Day. Gorbachevian Contradictions. —
. 39. ? 3. May-June 1990. P. 36-50; D. Simes.
Gorbachev’s Time of Troubles. — . ? 82. Spring 1991. P.
97-117; A. Еslund. Gorbachev’s Struggle for Economic Reform. Ithaca,
1991; M. I. Goldman. What Went Wrong with Perestroika. N. Y., 1991. P.
210-219.

9 Cм. соответственно: C. McGiffert Ekedahl, M. A. Goodman. The Wars of
Eduard Shevardnadze. University Park (PA), 1997. P. 50; G. Chiesa.
Transition to Democracy: Political Change in the Soviet Union,
1987-1991. Hanover, 1993. P. 203; P. Rutland. Sovietology: Who Got It
Right and Who Got It Wrong? —
. Ed. by M. Cox.
N. Y., 1998. P. 43.

10 Высказывание Размы Карклинза (Rasma Karklins) приводит солидарный с
ним Джон Кип (J. Keep. Last of the Empires: A History of the Soviet
Union, 1945-1991. N. Y., 1995. P. 416).

11 См. D. M. Kotz, F. Weir. Revolution from Above: The Demise of the
Soviet System. N. Y., 1997. P. 239; . 09.01.2000; M. S.
Fish. Democracy From Scratch: Opposition and Regime in the New Russian
Revolution. Princeton, 1995. P. 3, 51; St. Kotkin. The State — Is It Us?
Memoirs, Archives, and Kremlinologists. — . 61. ? 1.
January 2002. P. 50; . 02.05.1998.

12 А. С. Барсенков. Введение в современную российскую историю:
1985-1991. М., 2002. С. 326.

13 См. M. Wyman. Public Opinion in Postcommunist Russia. N. Y., 1997;
. 16.03.2001; S. White.
Gorbachev and After. N. Y., 1992. P. 180-181.

14 См. A. Lebed. My Life and My Country. Wash., 1997. P. 321; R.
Braithwaite. Across the Moscow River: The World Turned Upside Down. New
Haven, 2002. P. 242; . 23-29.08.2001.

15 Ph. G. Roeder. Red Sunset: The Failure of Soviet Politics. Princeton,
1993. P. 5.

16 См., например: M. Kammen. A Season of Youth: The American Revolution
and Historical Imagination. N. Y., 1978.

17 . —
(email list). 20.03.2002.

18 См., например: R. Sakwa. Gorbachev and His Reforms. P. 192; J.
Gooding. Perestroika as Revolution from Within: An Interpretation. —
. 51. ? 1. January 1992. P. 36-57; G. Chiesa. Transition
to Democracy. P. 3.

19 См. . 13.04.1990; . 27.02.1990.

20 По данным В. Н. Кудрявцева (. 11.11.1988).

21 См. E. Teague. Constitutional Watchdog Suspends Presidential
Decree. — . 2. ? 42. 19.10.1990. P.
9-10.

22 Л. Оников. КПСС: анатомия распада. М., 1996. С. 75.

23 См. А. С. Черняев. Шесть лет с Горбачевым: по дневниковым записям.
М., 1993. С. 356.

24 См. G. Gill. The Collapse of a Single-Party System: The
Disintegration of the Communist Party of the Soviet Union. N. Y., 1995.
P. 174-75; М. С. Горбачев. Жизнь и реформы. В 2-х тт. М., 1995. Т. 2. С.
575; B. Kagarlitsky. Square Wheels: How Russian Democracy Got Derailed.
N. Y., 1994. P. 142.

25 М. С. Горбачев. Размышления об Октябрьской революции. М., 1997. С.
35; М., 1990. С. 11-12.

26 . 01.07.1991.

27 Этот эпизод получил известность как (см.
. 03.03.1988; . 05.04.1988).

28 См. . В 2-х
тт. М., 1988. Т. 2. С. 88, 175.

29 . 02.07.1991; . 26.09.1990.

30 Цит. по: . 12.05.1991.

31 А. Н. Яковлев. Горькая чаша: большевизм и реформация России.
Ярославль, 1994. С. 17-22, 205-212.

32 М. С. Горбачев. Жизнь и реформы. Т. 2. С. 578.

33 . 26.09.1990.

34 См., например, интервью Б. Ельцина в
(14.01.1990).

35 См. J. B. Urban, V. D. Solovei. Russia’s Communists at the
Crossroads. Boulder, 1997; M. Luke. The Communist Party in Post-Soviet
Russia. N. Y., 2002.

36 См., например: A. Еslund. How Russia Became a Market Economy. P. 28.

37 См. . 18.09.1990; 26.04.1990.

38 A. Еslund. How Russia Became a Market Economy. P. 28; R. Service. A
History of Twentieth-Century Russia. Cambridge (Mass.), 1997. P. 492.

39 P. Desai. Perestroika in Perspective. Princeton, 1990. P. 106.

40 См., например, законы о земле, собственности и предпринимательстве.
Все эти законы, принятые до 1991 года, были довольно эвфемистичны в
отношении частной собственности и того, что с ней связано, но их
значение признает даже один из самых жестких экономических критиков
Горбачева (см. A. Еslund. How Russia Became a Market Economy. P. 30).

41 . 08.06.1991.

42 . 07-09.07.1991.

43 См. . 12.03.1995.

44 См. . М.,
1990.

45 См. St. Kotkin. Trashcanistan. — . 15.04.2002; R.
Pipes, Communism: A History.

L., 1994. P. 41; A. Nove. The Fall of Empires: Russia and the Soviet
Union. — .
Ed. by G. Lundestad. Oslo, 1994. P. 144.

46 V. Shlapentokh. A Normal Totalitarian Society: How the Soviet Union
Functioned and How It Collapsed. Armonk, 2001. P. 164-166.

47 См. А. С. Барсенков. Введение в современную российскую историю. С.
132; V. Shlapentokh.

A Normal Totalitarian Society. P. 158.

48 St. Kotkin. Trashcanistan. P. 27.

49 R. G. Suny. The Revenge of the Past: Nationalism, Revolution, and the
Collapse of the Soviet Union. Stanford, 1993. P. 150.

50 FBIS. 30.09.1991. P. 70.

51 См. . 15.08.1991.

52 См. M. Gorbachev. On My Country and the World. N. Y., 2000. P. 132;
. 20.08.2001.

53 Слова Анатолия Собчака цит. по: A. Brown. The Gorbachev Factor. N.
Y., 1997. P. 293.

54 См., например, заявления А. Собчака, С. Шушкевича и А. Яковлева,
сделанные ими после августовских событий: (FBIS. 13.09.1991, P. 33;
30.09.1991. P. 70; 02.10.1991. P. 33).

55 Цит. по: Дж. Кьеза. Прощай, Россия! М., 1997. С. 110.

56 Cм. . 27.11.1991.

57 См., например, высказывания М. Малиа (. 03.09.1998) и
С. Коткина (. 31.03.2003. P. 34).

58 См. R. Strayer. Why Did the Soviet Union Collapse? Understanding
Historical Change. Armonk, 1998. P. 113.

59 Термин я позаимствовал у Джона Хазарда (J. N. Hazard.
The Soviet System of Government. Chicago, 1980). Его книга, впервые
опубликованная в 1957 году, стала первым произведением, где проблема
была проанализирована с этой важной точки зрения. Еще ранее подобный
подход — правда, по отношению к официальной идеологии — предпринял
Баррингтон Мур (см. B. Moore, Jr. Soviet Politics. —
. N. Y., 1965; первое издание
книги вышло в 1950 году).

60 См. соответственно: М. С. Горбачев. Избранные речи и статьи. В 7-ми
тт. М., 1987-1990. Т. 6. С. 352; его же. Жизнь и реформы. Т. 1. С. 390;
М., 2002. С.
8; М. С. Горбачев. Жизнь и реформы. Т. 1. С. 423.

——

источник
http://www.npj.ru/rgnoogen/cohen1
http://www.npj.ru/rgnoogen/cohen2
http://www.npj.ru/rgnoogen/cohen3

КОЭН Стивен — историк, профессор Нью-Йоркского университета, почетный
профессор Принстонского университета (США). Статья впервые опубликована
на английском языке в . Vol. 63. ? 3. Fall 2004. P.459-488.

 

«Короли» и «капуста»

Спустя несколько дней состоялся Пленум ЦК КПСС. В своем за ключительном слове Первый секретарь вновь заговорил о деле валютчиков как о примере «несовершенства» советского законодательства. Требуя повести жесткую борьбу с «черным рынком», он ссылался на письмо рабочих ленинградского завода «Металлист», выражавших возмущение мягким сроком. Рабочие требовали «решительно покончить с чуждыми обществу тенденциями». «Вот что думает рабочий класс об этих выродках!» — воскликнул Хрущев.
К 40-летию снятия Н.Хрущева
Глава из книги «Лубянка: обеспечение экономической безопасности государства».

КГБ и «Валюта»
СЕРГЕЙ ФЕДОСЕЕВ «КОРОЛИ» И «КАПУСТА»

Глава из книги «Лубянка: обеспечение экономической безопасности государства». М: ЗАО «Масс Информ Медиа», 2002
при участии ДЭБ ФСБ РФ, составитель В. Ставицкий

Это необычное дело началось весной 1959 года. Один из руководителей государства Анастас Микоян встречался с американским экономистом Виктором Перло:
— У вас происходит что-то неладное, — пожаловался Перло Микояну. — Ко мне постоянно пристают какие-то люди, предлагают продать валюту.
Тогда же другой иностранец, публицист Альберт Кан, высказал свое недовольство партийному идеологу Михаилу Суслову:
— Как же так, в социалистической стране безнаказанно промышляют валютчики-спекулянты?
Бонзы возмутились. Суслов обвинил руководство МВД в том, что оно не справляется с поставленной задачей. Он заявил, что борьбу с контрабандой и нарушением правил о валютных операциях следует поручить Комитету государственной безопасности.
Машина завертелась. В мае Верховный Совет СССР принял Указ о передаче всех дел о контрабанде и валютных операциях в ведение КГБ.
Руководителем нового 16 отдела Второго главного управления Коллегия КГБ утвердила меня. К тому времени я уже отошел от оперативной работы и преподавал в Высшей школе КГБ. Назначение было полной неожиданностью. Это все равно что бросить в воду и сказать — выплывай сам. Но делать нечего. Приказ есть приказ.
Задача, поставленная перед отделом, была непростой. Перекрыть каналы валютного «черного рынка», выявить его «королей» и нанести им поражающий удар.
Конечно, на Лубянке знали кое-что о жизни «валютчиков». Но этого было недостаточно. Главные фигуры пока оставались в тени. Пришлось начинать всю работу с нуля. Думаю, нелишним будет рассказать, что представлял собой этот самый «черный рынок».
Его «сердцем» была улица Горького — от Пушкинской площади до отелей «Националь» и «Москва» (на жаргоне — «плешка»). Каждый день, в дождь и в мороз, валютчики выходили на «плешку» в поисках потенциальных продавцов-иностранцев. Охота шла преимущественно ночью. Не подумайте, что это было беспорядочное скопление фарцовщиков. Существовала жесткая иерархическая лестница. Основная группа — «бегунки» и «рысаки» — скупали валюту на «плешке», на центральных площадях, в универмагах, гостиницах и на выставках. Собранный улов они передавали «шефам», те, в свою очередь — «купцам».
«Купцы» были тщательно законспирированы. Знало их ограниченное число людей, да и то по кличкам. Сами они в контакты с иностранцами старались не вступать, боялись засветиться. Правда, по агентурным сообщениям мы знали, что главные силы «черного рынка» -«купцы» и иностранные контрабандисты — нередко находили друг друга и заключали своеобразные «договора о сотрудничестве»,В дальнейшем они поддерживали связь через посредников.
Основными поставщиками валюты были именно иностранцы. Из общего числа задержанных в 1959 году и в начале 1960 года контрабандистов, которые пытались тайно провести товары через границу, 65% составляли граждане других стран (соответственно 1 680 из 2 570). Под видом туристов и коммерсантов в СССР проникали профессиональные контрабандисты, поддерживавшие тесные контакты с московскими и ленинградскими «купцами». Большими партиями они сбывали им валюту, золотые часы, драгоценности. Активно использовались каналы связи с соседними государствами. Из Польши, например, поступали золотые монеты царской чеканки, которые высоко ценились на «рынке».
Золотые монеты были едва ли не самым ходовым товаром. «Теневики» и прочие «акулы» считали, что вкладывать средства в золото — надежнее всего. Московские «купцы» расширяли пути доставки «золотых» в Союз как только могли. Большое распространение получило использование в этих целях арабских офицеров, которые учились в СССР. Два раза в год им предоставляли отпуск. Арабы покупали в Швейцарии червонцы и нелегально доставляли в Союз. Как правило, через границу они провозили их в специальных потайных поясах, в каждом из которых можно было спрятать до 500 монет.
Помню, осенью 1960 года от надежного источника мы узнали, что в СССР возвращается группа арабских военных. Известно было и то, что в Швейцарии они встречались с тамошними контрабандистами. При досмотре в аэропорту «Шереметьево» у 18 офицеров было изъято более 20 килограммов золотых монет. После этого «арабский канал» значительно сбавил темп.
Приходилось учиться и на ошибках. Однажды в поле зрения нашей службы оказался некий иностранец Оскар, обучавшийся в военной академии Министерства обороны. Несколько дней он фланировал на «плешке» и, судя по всему, хотел вступить в контакт с кем-то из «купцов». Под видом крупного дельца в игру был введен наш сотрудник. Чекисту удалось познакомиться с Оскаром. Тот признался, что намерен сбыть большое количество золотых монет, но вел себя крайне осторожно. Договорились совершить сделку. Речь шла о 400 монетах. Через несколько дней Оскар пришел на встречу с большой кожаной сум кой — в нее он рассчитывал сложить деньги. «Все в порядке?» — спросил оперативник. Оскар кивнул.
По заранее намеченному плану наш сотрудник, убедившись, что товар на месте, подал сигнал группе захвата. Их с Оскаром тут же задержали, чтобы изъять контрабанду и возбудить уголовное дело. Однако при обыске никаких монет у Оскара не оказалось. Все поиски были тщетными. Нам ничего не оставалось делать, как извиниться и отпустить его.
Как выяснилось, Оскар явился на встречу не один. В отдалении маячил его сообщник, у которого и находились ценности. Увидев, что Оскар задержан, он моментально скрылся.
Еще одним распространенным видом контрабанды были посылки и ценные бандероли. В тюбики зубной пасты, например, закладывались золотые монеты или валюта. В 1959 году было перехвачено 209 таких посылок. В первом полугодии 60-г. — уже 1131. Аппетиты «черного рынка» росли не по дням, а по часам.
К нам в сети попадало немало дельцов. Но все это была мелкая рыбешка, от которой ничего не зависело. Мы же охотились на крупных дельцов. И уже очень скоро нашему отделу стали известны имена «королей» «черного рынка», или, как их называли по-другому, «рыцарей мелкой наживы». Именно «короли» были негласными хозяевами «рынков». Действовали они с большим размахом, обладали крепкой хваткой. Взять над ними верх — задача не из легких.
Основными нашими фигурантами были Ян Рокотов по кличке Ян Косой, Владислав Файбышенко (Владик) и Дмитрий Яковлев (Дим Димыч). Расскажу о каждом.
Рокотов свой путь в коммерцию начал еще в школе. Спекулировал фотопринадлежностями, затем переключился на мелкую фарцовку. Постепенно перестал заниматься скупкой контрабанды лично, одним из первых начал привлекать «бегунков», как правило, молодых людей, ищущих легкого заработка. Сам предпочитал оставаться в тени.
Рокотов жил на широкую ногу: спал до полудня, обедал и ужинал в ресторанах, толкался на «плешке», любил кутить, часто менял любовниц. При этом по отношению к близким людям был чрезмерно скуп и безразличен. Когда его отец лежал в больнице после ампутации ног, он ни разу не навестил его, дабы не вводить себя в «излишние расходы».
Официально Рокотов нигде не работал. Окончил только 7 классов, дальше учиться не стал. Тем не менее всегда носил на лацкане пиджака университетский значок. «У меня, — любил повторять Ян Косой, — есть нечто более существенное — изворотливый ум». Его вера в безнаказанность во многом объяснялась тем, что он был агентом УБХСС ГУВД г. Москвы. Однако вел двойную игру. Рассказывая в своих доне-
сениях о людях, замешанных в незначительных сделках, выставляя их как преступников, Рокотов никогда не сдавал прямых сообщников.
За долгие годы спекуляции Яну удалось сколотить неплохое состояние. Но валюту и золотые монеты, составлявшие основу его капитала (значительная часть состояния постоянно «крутилась»), никогда не держал при себе. Как удалось потом установить, он хранил их в специальном американском чемодане с искусно вмонтированной в него системой сложных замков. Саквояж постоянно «блуждал» по квартирам его приятелей и любовниц. Иногда он сдавал его в камеру хранения на вокзале.
Рокотов оказался довольно находчивым человеком. Чтобы застраховаться от слежки и прослушивания своих телефонов, он разработал целую систему хитроумных приемов. Как-то раз делец поздней ночью позвонил одному из приятелей и договорился о встрече. Рокотов сказал, что хочет передать ему на хранение чемодан, которым «очень дорожит». Напасть же на след чемоданчика мы никак не могли.
Представьте себе наши мучения. С одной стороны, существовала опасность того, что это всего лишь трюк, пустышка, но с другой — соблазн завладеть чемоданом был огромен. Времени на раздумье у нас не оставалось. Ночью Рокотов встретился с приятелем и передал кейс. Вскоре под благовидным предлогом его знакомого задержали. В чемодане лежали… мочалка и кусок банного мыла. Разочарование наше было велико, тем более что Рокотов мгновенно затаился. Даже одного из арабских офицеров, сделка с которым сулила ему полумиллионную прибыль, он переадресовал своей сообщнице. Впрочем, как показали дальнейшие события, отход Яна от валютных махинаций был лишь временным.
Так же, как и Рокотов, 24-летний Владислав Файбышенко начал карьеру крупного валютчика с мелкой фарцовки, которой стал заниматься еще в 1957 году. Хотя Файбышенко был самым молодым среди московских «купцов», он не уступал им ни в хватке, ни в масштабах, а нередко даже превосходил.
На след Владика мы напали совершенно случайно. За одним из контрабандистов — сирийским офицером, слушателем курсов «Выстрел», велось наблюдение. Как-то раз сириец заехал в ресторан «Арагви». Пообедав, вышел на улицу в поисках такси. К тому времени мы уже знали, что он должен совершить валютную сделку с неким Владиком. Поэтому под видом такси сирийцу была подставлена оперативная машина с нашим сотрудником за рулем. Ничего не заподозрив, иностранец и вывел на Файбышенко. Сделку, однако, они не совершили. Сириец был задержан под благовидным предлогом. В его сумке мы обнаружили 300 золотых десятирублевых монет, 434 доллара и крупную сумму рублей.
За Файбышенко стали следить. Наблюдение показало, что сфера его деятельности ограничивается, как правило, одной только «плешкой». К «охоте» на иностранцев он также привлекал «бегунков», но делал это не так широко, как Рокотов.
Пользовавшийся широкой известностью среди негативной среды Риги, Львова и Ленинграда, контрабандист Яковлев оказался на скамье подсудимых в 33 года. Он имел университетское образование и учился в аспирантуре Института народного хозяйства имени Плеханова. Яковлев вырос в интеллигентной, обеспеченной семье. Ему сулили большое будущее. Однако этот импозантный мужчина с хорошими манерами выбрал иной путь. В 1958 году он начал активно заниматься валютным бизнесом и вскоре стал ключевой фигурой на «черном рынке». При этом Яковлев действовал очень скрытно. Понимая, что его телефон могут прослушивать, он подыскал некую Раису У, участницу войны, инвалида второй группы, и предложил ей подзаработать. От Раисы требовалось одно — отвечать по телефону, установленному у нее дома, на звонки Яковлеву. Ни о чем не догадываясь, женщина собирала информацию от посредников и «бегунков». Каждое утро Дим Ди-мыч набирал номер Раисы и задавал один единственный вопрос: «Какой у меня распорядок дня на сегодня?».
Вот как выглядело его расписание на 3 мая 1960 года. «В 3 часа тебя ждет в том же месте дядя Сеня, в 4.30 — Ахмет у ресторана «Баку», в 5 — Алексей возле места работы Иры Беляевой, в 5.30 — Сергей, грузин, у выхода из метро «Охотный ряд» на улицу Горького, в 6 — Женя у касс Большого театра, 6.30 — пока не занято, в 7 — грузин Алексей, просил заехать к нему».
Выйти на Раису У. нам удалось в ходе наблюдения за актером венского балета на льду, подозреваемым в контрабандной деятельности. Он звонил по ее номеру и требовал встречи с Дмитрием. Поняв, в какую компанию она попала, женщина без колебаний согласилась нам помогать. Благодаря ей мы установили значительный круг связей Яковлева.
К концу 1959 года завершилась первая стадия «дела валютчиков». Мы располагали материалами, которые подтверждали, что именно этой троице — Рокотову, Файбышенко и Яковлеву — принадлежит главная роль в жизни «черного рынка». В основном это были агентурные данные. Так как дело надо было доводить до суда, требовались вещественные доказательства. К тому же мы еще мало знали об их подпольных и иногородних связях. Еще меньше — о тайниках, где хранилась валюта. Однако все эти «купцы» любили играть с огнем. И очень скоро проиграли. Начну с Рокотова.
Как-то раз группа наружного наблюдения зафиксировала появле-
ние Яна в ресторане Ленинградского вокзала. В руках у него был объемистый чемодан. За время, что Рокотов сидел в ресторане, мы полностью обновили бригаду «наружки». Теперь его «пасли» молодые женщины. (Впоследствии он покажет, что это и сбило его с толку.) Поужинав, Рокотов, явно стараясь раствориться в потоке пассажиров, нырнул в камеру хранения, сдал чемодан и пошел домой, петляя по улицам.
Как я уже говорил, замки на чемодане были хитроумные. Тем не менее, оперативники сумели разгадать их секрет и открыли в присутствии понятых кейс. Там находились валюта, золотые монеты, крупная сумма советских рублей. Решено было оставить у камеры хранения засаду.
Прошло несколько дней. Рокотов снова приехал на Комсомольскую площадь, пообедал в ресторане Ярославского вокзала, затем сел в пустой вагон электрички и отправился в сторону Загорска. На станции Пушкино перед самым отправлением поезда он раздвинул локтями закрывающиеся двери и выскочил на платформу. С величайшими предосторожностями (через Мытищи и ВДНХ) Ян вернулся на вокзал. Убедившись, что слежки за ним нет (а мы действительно ее сняли, опасаясь что Рокотов не придет за чемоданом), он вошел в камеру хранения. Люди, находящиеся там, не вызвали у него подозрений.
Подошла его очередь. Старик-приемщик в массивных очках взял у Рокотова квитанцию и направился искать багаж. Неожиданно у стойки возник мужчина с двумя парами новых лыж. «Можно у вас лыжи оставить до вечера?» — спросил он у приемщика. «Подождите, я занят», — ответил старик и протянул Рокотову чемодан. В ту же секунду Ян почувствовал, как его левую руку заломил за спину обладатель лыж. На правую ловко навалился парень, только что мило разговаривавший с молодой девушкой.
Рокотов взревел. «Это не мой! Ты что, дед, ослеп! У меня черный был», — закричал он. Но трюк не удался. «Перестань ломать комедию, Ян Тимофеевич», — раздался голос сотрудника КГБ, дежурившего в камере много дней. В отчаянии Рокотов начал сползать на колени. Его подхватили. «Боже, какой я кретин», — застонал он. От волнения «купец» даже прокусил себе пальцы.
Когда Яна доставили на Лубянку, он уже немного пришел в себя. «Хочу, чтоб вы знали, — заявил Рокотов, — сегодня ночью у меня должна состояться встреча с видным иностранным дипломатом. Мы сговорились совершить крупную валютную сделку. Готов помочь вам изобличить его. В сущности, какая вам польза, что меня закатают в тюрьму? Вам куда выгоднее воспользоваться моими связями в дипкорпусе». Увидев, что никакие номера не пройдут, Рокотов пришел в замешательство. Он попросил принести ему бумагу и ручку, чтобы изложить «правдивые показания, ничего не утаивая».
Едва ли не на следующий день после ареста Рокотова источник сообщил нам, что Файбышенко отважился на рискованную операцию. Для совершения сделки в Москву приехал араб, слушатель курсов «Выстрел». На этот раз уйти Владику не удалось. Он был задержан с поличным. При нем оказалось 148 золотых английских фунтов и большая сумма рублей.
Несмотря на прямые улики, Файбышенко сознаваться в содеянном отказывался. Ничего не дал и обыск, проведенный у него на квартире. Обшарив каждый угол, мы не нашли ни цента. Удача пришла к нам в виде сокамерника Владика. Накануне освобождения соседа валютчик попросил его посетить одну пожилую женщину, живущую в районе Серпуховки, и передать, чтобы она не сдавала никому комнату. Эту комнату Файбышенко долгое время арендовал. «С чего бы ему волноваться?» — подумал я. При обыске комнаты мы нашли там тайник. В одной из ножек платяного шкафа было спрятано валюты на полмиллиона рублей.
По мере того как росло число улик, Файбышенко понял, что путь к отступлению отрезан. Постепенно он стал давать показания.
Вскоре Рокотов и Файбышенко предстали перед Московским городским судом, который назначил им максимальное наказание — 8 лет лишения свободы каждому. Валютчики были убиты горем. Знали бы они, что готовит им судьба!
Вернемся к Яковлеву. К моменту задержания Файбышенко и Рокотова характер его преступных дел и связи были уже достаточно установлены. Решили брать Дим Димыча с поличным в момент совершения очередной сделки.
Однажды Раиса У, его «связная», рассказала, что Яковлеву из Ленинграда звонил некто Павлов, говоривший с иностранным акцентом. Он просил передать, что на имя Дим Димыча отправлена посылка. Сомнений не было — Павлов являлся крупным финским контрабандистом. В отправленной им посылке мы обнаружили десятки входивших тогда в моду золотых дамских часиков, ловко упрятанных в пару резиновых сапог. Вскоре Павлов приехал в Москву. Во время передачи «товара» Дим Димыч был арестован.
Отреагировал на свой арест Яковлев очень спокойно. Он сразу же сознался во всем и сообщил ряд пенных сведений о каналах контрабанды. Подробно поведал закулисную историю «черного рынка». Раскрыл неизвестные нам приемы контрабандистов и валютчиков.
Кстати, одновременно с арестом Яковлева наша служба раскрыла еше одно групповое дело крупных московских, тбилисских и бакинских валютчиков. Как было установлено в ходе расследования, участники группы совершили валютные сделки на общую сумму в 20 миллионов (!) рублей.
В конце 1960 года тогдашний первый секретарь Н.С.Хрущев был с визитом в Западном Берлине. Распалясь из-за чего-то, упрекнул местные власти в том, что «город превратился в грязное болото спекуляции». В ответ кто-то из западников сказал: «Такой черной биржи, как ваша московская, нигде в мире нет!».
По возвращении домой Хрущев потребовал от КГБ справку о том, как ведется борьба с валютчиками и контрабандистами. Делать доклад поручили мне. Председатель КГБ при СМ СССР А.Н.Шелепин всячески инструктировал меня перед встречей. «Главное, — говорил он, -не увлекайтесь, а спокойно и сжато изложите обстоятельства дела».
31 декабря я отправился в Кремль. Впереди был Новый год, но настроение у меня было далеко не праздничное. Миссия предстояла сложная.
Первую часть доклада, посвященную общим характеристикам «черного рынка», Хрущев, однако, воспринял нормально. Время от времени даже бросал оживленные реплики. Но когда речь зашла о деле Рокотова — Файбышенко, его словно подменили. «Какое наказание ждет их?» — спросил первый секретарь. «Восемь лет», — ответил я.
Дело в том, что незадолго до этого Указом Президиума Верховного Совета СССР срок наказания за незаконные валютные операции был увеличен до 15 лет. Но поскольку Указ приняли уже после ареста «купцов», такая мера могла быть применена к ним лишь при условии, что закону будет придана «обратная сила». Я попытался объяснить Хрущеву, что это противоречит общепринятой юридической практике, но он меня не слушал.
— Обожглись на молоке, теперь на воду дуете, — раздраженно бросил Хрущев, явно имея в виду политические репрессии прошлых лет. — Высокая кара за содеянное должна образумить, устрашить других. Иначе это зло приобретет угрожающие для государства размеры.
Желая смягчить остроту разговора, Микоян заметил, обращаясь к Хрущеву:
— Никита, ты не горячись… Они говорят дело. И вообще, как мне кажется, беда наша не в недостаточной жесткости законодательства, а скорее в отсутствии последовательности и необходимой твердости в исполнении норм закона. А что мы наблюдаем сейчас? Наказываем — и заслуженно — преступника, а через год-два без сколько-нибудь достаточных оснований снижаем ему срок. Давайте наконец будем последовательны… А то, что предлагаешь ты, вряд ли оправданно.
Спустя несколько дней состоялся Пленум ЦК КПСС. В своем за ключительном слове Первый секретарь вновь заговорил о деле валютчиков как о примере «несовершенства» советского законодательства. Требуя повести жесткую борьбу с «черным рынком», он ссылался на письмо рабочих ленинградского завода «Металлист», выражавших возмущение мягким сроком. Рабочие требовали «решительно покончить с чуждыми обществу тенденциями». «Вот что думает рабочий класс об этих выродках!» — воскликнул Хрущев. И подверг резкой критике Генерального прокурора Р.Руденко за «бездействие».
— Руденко здесь? — громко спросил Хрущев.
— Здесь, — откликнулся тот.
— Не думайте, что ваша должность пожизненна! А Горкин здесь? — Здесь, — ответил Горкин.
— Ну, вас-то мы давно знаем как закоренелого либерала.
Через несколько дней, будучи в Алма-Ате и выступая на городском митинге, Хрущев снова затронул дело Рокотова.
— Вы читали, — раздраженно спрашивал он, — какую банду изловили в Москве? И за все это главарям дали по 15 лет. (Речь уже шла о приговоре, который был вынесен Московским городским судом при новом разбирательстве этого дела, проведенном по настоянию Никиты Хрущева. — Прим, авт.) Да за такие приговоры самих судей судить надо!
По горячим следам выступления Первого секретаря ЦК КПСС была подготовлена записка в Президиум ЦК с требованием и обоснованием необходимости изменить соответствующую статью Уголовного кодекса РСФСР. В ней предлагалось применять по такого рода делам высшую меру уголовного наказания — смертную казнь. Когда текст записки, на которой уже имелась виза Руденко, поступил на подпись Горкину, тот решительно высказался против, заявив, что предлагаемый проект закона напоминает 1937 год. Однако он, видимо, подвергся такому нажиму сверху, что не смог отстоять свою точку зрения.
1 июля 1961 года Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л.И.Брежнев подписал Указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях», допускавший возможность применения смертной казни. Сразу после этого напуганный Хрущевым Генеральный прокурор СССР Руденко принес протест на «мягкость» приговора, вынесенного Московским городским судом по делу Рокотова и Файбышенко, а Верховный Суд РСФСР принял дело к разбирательству
События развивались стремительно. Заседавший неполных два дня суд при новом разбирательстве приговорил Рокотова и Файбышенко к исключительной мере уголовного наказания — расстрелу. И вот что показательно: если первые слушания наделали много шума и привлек ли всеобщее внимание (в зале суда не смогли разместиться все желающие), на этот раз средства массовой информации уклонились от сколько-нибудь подробного освещения процесса. Было решено ограничиться скупым тассовским информационным сообщением.
Вслед за Рокотовым и Файбышенко высшую меру наказания получил и Яковлев. Невероятно, но факт. Руководство КГБ поддержало мое предложение подготовить письмо на имя Генерального Прокурора СССР с просьбой не предавать Яковлева смертной казни. Во-первых, тот признал себя виновным, во-вторых, сообщил множество ценных сведений и тем помог органам. Кроме того, Яковлев был сильно болен: страдал туберкулезом легких, обострившимся под воздействием наркотиков. Но прокуратура отклонила нашу просьбу. Яковлев был расстрелян. И тогда, и сейчас я считаю, что наказание было слишком суровым. К сожалению, правосудие не посмело ослушаться воли первого секретаря. А ведь то, за что их поставили к стенке, через 30 лет стало законной валютной операцией.
Между прочим, в результате всего этого дела пострадали и совсем невинные люди. Решением столичного горкома партии с работы был снят председатель Мосгорсуда Л. Громов. Его вина заключалась в «мягкости» первоначального приговора. Уволили из КГБ и нашего сотрудника, бывшего начальника валютного отдела УБХСС ГУВД г. Москвы Юсупова. По заявлению Рокотова, Юсупов якобы получал от него взятки. Несмотря на то, что свои слова Рокотов доказать не мог и все оперативные действия его искренность не подтвердили (мы специально организовали им встречу один на один и записали весь разговор), Юсупову было выражено недоверие. До сих пор я испытываю чувство вины перед этим человеком. Впрочем, я отстаивал его как мог. К сожалению, безуспешно…

 

Как они уничтожали СССР

Американцы признались в существовании тайной стратегии администрации США, приведшей к распаду Советского Союза и социалистического лагеря
Обзор книги П.Швейцера «Победа»

Американцы признаются в существовании тайной стратегии администрации США, приведшей к распаду Советского Союза и социалистического лагеря

Глеб Олегович Павловский — главный редактор журнала «Век XX и мир».

Версия

БОЛЬШИНСТВО споров, которые мы ведем публично с тех пор, как нам это позволено, возможны только при уходе от обсуждения самых элементарных вещей. Одна из таких необсуждаемых тем — «заговор против СССР». Был или не был? СССР умертвили — или он умер сам, от сильных демократических переживаний?

Петер Швейцер, автор книги «Победа. Роль тайной стратегии администрации США в распаде Советского Союза и социалистического лагеря», не участвует в пустых спорах: «Анализ причин развала Советского Союза вне контекста американской политики напоминает расследование по делу о внезапной, неожиданной и таинственной смерти, где не взята во внимание возможность убийства». Швейцер патриот США, он гордится своими киллерами, а не судит их. Описывая секретную антисоветскую деятельность администрации Рейгана, Швейцер часто использует местоимение «мы»: «СССР развалился … не благодаря тому, что нам благоприятствовало время. … Перестройка была результатом политики Рейгана».

Итак, автор настаивает, что в 80-е годы имело место намеренное уничтожение государственной системы СССР, удавшееся вследствие непрофессионализма советской государственной элиты и, в частности, служб государственной безопасности.

ЧЕТЫРЕ ЧЕРНЫХ ЧЕЛОВЕКА

По данным Швейцера, операция началась весной 1981 года и продлилась примерно до конца 1986-го — пять с небольшим лет, втайне от общества, правительства и конгресса, поскольку данная «программа выходила за рамки реальной политики». Посвящены в ее замысел были всего несколько высших чиновников США (президент США Рональд Рейган, Уильям Кейси — шеф ЦРУ и еще несколько человек: Ричард Аллен, советник по нацбезопасности, Каспар Уайнбергер — министр обороны).

Книга Швейцера — и этим она ценна — практически полностью построена на разговорах с деятелями того времени, посвященными в детали стратегии. Вы слышите язык, на котором ставились и решались задачи в кругу посвященных. «Кейси, Аллен, Уайнбергер при поддержке президента решили бросить вызов Советскому Союзу …. Мы сочли Ялтинскую конференцию недействительной». Гарвардский историк Ричард Пайпс написал для Рейгана текст новой стратегической доктрины США относительно СССР: NSDD-75. Эта директива означала революцию в американской политике. «Директива четко формулировала, что нашей очередной целью является уже не сосуществование с СССР, а изменение советской системы. В основе директивы лежала убежденность, что изменение советской системы с помощью внешнего нажима вполне в наших силах».

Итак, четыре человека поставили цель и стали искать средства. — У нас проблема, босс? Нет страны — нет проблемы.

ПОМНИТЕ, С ВАМИ МОГУТ ЗЛО ПОШУТИТЬ

Инструмент разрушения СССР был прост, хотя — по тогдашним американским стандартам — в общем, незаконен: «целью США стало расшатывание советской системы через использование ее внутренних слабостей». Для этого были развернуты спецоперации по втягиванию СССР в два острых кризиса — в Польше и Афганистане — при материальной и политической поддержке сил противостояния.

Нельзя пройти мимо чувства глубокого удовлетворения, с каким автор воспроизводит советы Кейси афганцам: «Дадим прикурить коммунистам. Мы должны пустить им кровь, — говорил Кейси при встрече с элитой ЦРУ. — Сыновей офицеров начнут отсылать домой в цинковых гробах …. Брать на мушку именно таких людей — это прекрасный замысел».

Задачей не было военное поражение СССР — задача была «склонить Москву капитулировать перед угрозой перенесения войны на советскую территорию»; и вот это как раз оказалось реальным. Легко заметить, они расшатывали не советскую систему, не общество (признаков чего маниакально искал КГБ). Целью стала воля правителей и их охраны; удар наносился по главному — по центрам оценки данных и постановки задач, поведению противника. Кейси угадал: именно здесь и было слабое место.

Америкой управляли циничные идеалисты-прогрессисты.

СССР оказался в руках мелочных и суеверных фаталистов.

В первые месяцы нового президентства начинается кампа- ния психологического давления (PSYOP) с характерным кодом «Рейган — лихой ковбой». «Ее целью было так повлиять на мысли Кремля, чтобы тот ушел в оборону …. Образ ковбоя с точки зрения стратегии был весьма кстати». Рейгану предстояло разыграть для Политбюро геополитического хулигана. Старый актер с простой ролью справился блестяще: bаd boy Востока затравленно водит по сторонам своей пушкой — а good boy исподтишка подносит сигарету к противопожарному датчику: с потолка льют струи воды, и паршивец, превратившийся в мокрую курицу, палит в пустоту …. Вот такая игра и стоила жизни пассажирам южнокорейского «Боинга»; Швейцер это полупризнает.

Памятная шутка Рейгана в прямом телеэфире («Господа, я решил объявить Советам войну …. Ядерная атака начнется через три минуты») еще тогда казалась мне актерской импровизацией. Поразительно, как срабатывают старые трюки. Шутка в телестудии (после та извинялась за «случайно включенный» монитор) так потрясла Политбюро, что лучшая в тогдашнем мире стратегическая разведка СССР была переключена на сбор данных о якобы неминуемом Армагеддоне. И пока разведчики высасывали из пальца признаки «первого ядерного удара США», «ЦРУ и Пентагон запустили секретную программу дезинформации, цель которой — расшатать советскую экономику …. Короче говоря, мы вносили сплошной хаос и беспорядок».

Вывод: думать надо. С вами могут зло пошутить.

НАША КОМПЕТЕНТНОСТЬ И ЯДЕРНАЯ МОЩЬ ЗНАЧЕНИЙ

Пора бы забыть чушь об «исторической справедливости» и о том, что «империи закономерно гибнут». — От старости гибнут подданные и их цари, но не государства. Государства погибают от революций или от руки противника, в обоих случаях — по вине крайней глупости и мерзопакостности их элит.

Даже дилетанту больно читать, как именно КГБ брался за задачу (вполне осуществимую, строго говоря) помешать переизбранию Рейгана на второй срок: вялые шашни с неудачливым Эдом Кеннеди да проплаты рептильных пацифистов.

И это люди, которые могли изучать подробности изысканной механики Уотергейта, владевшие такими тайнами администрации США, от которых взвыла бы американская пресса (не забудем, что Олдрич Эймс уже вовсю трудился на Лубянку!) Всего через пару лет уотергейтская схема, запущенная американскими СМИ, сработала в знаменитом деле Иран-контрас — и похоронила рейгановскую группу заговорщиков. Но главное к тому времени те уже сделали.

Уничтожение СССР было целью серии спецопераций, разработанных небольшой группой не слишком высоколобых интеллектуалов. В то же время в СССР существовали и оставались в полной готовности не менее тысячи человек, готовых и способных немедленно включиться в разработку контрстратегии.

Треть из них гнили по лагерям, еще треть были друзьями сидевших, а иные производили тщетные внутриаппаратные фрикции.

Пока главный русист Р.Пайпс в Вашингтоне писал стратегические директивы для администрации, главный американист Н.Яковлев в Москве писал гадости про Сахарова. Разницу в использовании ресурсов оцените сами. Андропову (его все еще считают мудрецом, хотя он, получив на руки национальную безопасность, оставил по себе только книжку слабых стихов) проще было держать Сахарова в Горьком, чем, вернув старика в Москву, примириться с собственным интеллектуальным слоем — единственными остававшимися кадрами спасения.

В КГБ сидели глупцы. Эти люди не только не знали моральной силы вещей — они, оказывается, еще не догадывались о ядерной мощи значений!

Вывод: мы грубо просчитались в ресурсах.

НАШИ РЕСУРСЫ И КРИЗИСЫ НА ВИРТУАЛЬНОЙ БИРЖЕ

«Недостаточно было знать, сколько зарабатывает Москва на экспорте нефти. Кейси хотел знать, насколько это важно для нее». «Чего боится Москва? Какова ее способность восстанавливать силы? Как быстро она оправляется после поражения? Можно ли поколебать ее уверенность?»

Вот формула ресурсной оценки. Да, ресурсы всегда ограничены, но внутри игры, а не помимо ее. Ресурс есть функция игры. Абсолютные лимиты есть только в теоретической физике — там все могут все.

Мир к концу ялтинской эпохи превратился в нечто вроде биржи, и ликвидация СССР могла стать результатом нескольких искусственно вызванных кризисов на виртуальной бирже. Одним из правил игры был обоюдный прецизионный контроль военно-стратегического баланса блоков. Союз подловили на чрезмерной озабоченности равенством сил в момент, когда в военном отношении ему ничто не угрожало внутри геополитического паритета, которым были заворожены все участники мирового порядка. Миф паритета оказался действенным рычагом разрушения СССР в руках кучки неглупых парней (кстати, не многим моложе членов Политбюро).

СССР был горд скопленными ресурсами: но они так и остались вчуже к моменту схватки, ибо приготавливались к другой. И урок, который мы получили, таков: нераскрытые, неиспользованные ресурсы перестают быть ресурсами, даже если физически продолжают существовать. Когда выстроенные на юге противонатовские склады и укрепления (зря потерянная валюта) достанутся генералу Дудаеву, — тот в три года превратит их в ресурс реальной схватки; постсоветские войска РФ разбиты ничтожной щепотью тех вооружений, что свозил и свозил Союз на южные фланги несостоявшегося Армагеддона. Либидо все караулило ядерное 22 июня — а Сатана вместо этого потихоньку мочился нам в сапог. «Фотографии со спутников были для моджахедов просто даром небес». Это вам ничего не напоминает?

Разрушенный Грозный, август 1996 года, в Москве все заняты инаугурацией …. Само разрушение Грозного было неэффективным способом военного давления на Дудаева; зато руины Грозного — в отчаянном плане прижатых к горам чеченцев — стали ресурсом их победы!

Вывод: любое правило игры может быть использовано против вас, поскольку игра — это «оценка слабых пунктов … с точки зрения подбора способов оказания нажима».

ДЕНЬГИ

Рейгана совершенно не интересует, жизнеспособен ли СССР «объективно» — он ставит задачу понизить эту жизнеспособность до нуля. В опубликованных протоколах Политбюро подписчик «Огонька» усматривал верх цинизма — но разговорчики в Белом доме ….

Это брежневский Кремль идеологическую борьбу вел в буржуазных перчатках. Реальные же «буржуи» ставили вопросы по-большевистски, ребром. «Я хочу, чтобы вы сами видели, … насколько легкой мишенью они могут являться …» — Кейси твердит Рейгану. — Господин президент, у нас есть исторический шанс — мы можем нанести им серьезный ущерб».

В день смерти Брежнева директивой NSDD-66 начата тайная экономическая война против СССР. Говорит советник Рейгана по советской экономике Генри Роуэн: «Мы должны держать высокий уровень вооружения, чтобы Москва стремилась догнать нас, и в то же время прекратить поставки средств, необходимых им для выживания, и мы еще в этом десятилетии увидим, как развалится советская система».

Сказано — сделано. Была проанализирована цена, которую СССР платит за свои цели, цена в буквальном смысле — в твердой валюте, основным источником поступления которой для СССР были нефть и газ. Ставятся задачи:

— сокращения советской способности продавать энергоносители по высоким ценам;

— сокращения способности СССР покупать или воровать западные технологии.

Рейгановские ребята прилагают титанические усилия, чтобы перекрыть два источника советской валюты — проектируемый трубопровод (ту самую Трубу, фетиш демократической России) и сбить цену на нефть, убедив Саудовскую Аравию снять ОПЕКовские ограничения на добычу нефти. К 1985 году усилия принесли решающие плоды: Сауды пускают нефть на рынок вне прежних квот, цена упала вдвое, и СССР потерял все свои деньги: что оставалось, истратили на СОИ (еще одна потемкинская деревня Рейгана). «… Он надеялся разорить Советы».

Видит Бог, он это сделал — загляните в бюджет.

ОСВЕДОМЛЕННОСТЬ

Политику США в перестройке Швейцер обозначает так: «После 1985 года Америка хотела уже не просто досадить Советам, а стремилась к победе и перенесению афганской войны на территорию СССР». И тем не менее, это не было «заговором» в расхожем фаталистическом смысле. Потому что все это, оказывается, было известно в Москве. «У них были свои информаторы. Планируя операцию, мы бились об заклад, что Москва в целом догадывалась о том, что мы делаем. Она возмущалась, угрожала, но не дошла до того, чтобы пришлось сменить политику».

То же подтверждает весьма компетентное лицо — генерал Федот Бобков, одна из первых фигур в КГБ.

«Знали ли мы обо всем этом? Безусловно, знали. Практически не было ни одного плана атомного нападения, ни одной инструкции американской разведки и других спецслужб, направленных на свержение советского строя, о которых не были бы осведомлены органы госбезопасности и, разумеется, руководство партии и правительства».

Итак — алиби отвергается; что же остается — невменяемость?

СССР убили — следовательно, его не защитили те, кто по служебному долгу обязан был защищать. Это прямое служебное несоответствие защитников Родины, а не козни американского беса. Сегодня они сочиняют бессодержательные старческие мемуары, перебирая волнительные служебные воспоминания о разоблаченных предателях, как сухие ромашки в альбомах старой девы.

«Помню, выйдешь вечером после заседания, пройдешься в ожидании машины по Ивановской площади, посмотришь на древний Кремль и невольно чувствуешь на душе какую-то тяжесть… Почему? Ответ однозначен: с каждым днем становится яснее, что наступает паралич власти …. Всякие мысли приходили мне тогда в голову и чаще всего — горькие. Успокаивало одно: я ни одного шага не сделал ради карьеры. Значит, так угодно было судьбе, чтобы я оказался здесь» (Ф.Бобков. КГБ и власть. — М., 1995).

Можно ли вообразить шефа ЦРУ Кейси в эдаком есенинском расположении духа? А ведь это признания одного из тех немногих людей, которым государство дало в руки абсолютно все, что имело, для последней схватки.

Поражение СССР состоялось в результате победы в элитах слабодушной мысли о его «исторической неизбежности». Достаточно было исключать мысль о сдаче ИДЕЙ ПОИСКА ВЫХОДА, чтобы исключить и вероятность разгрома. Холодно счесть ресурсы: их оставалось более чем достаточно для отыгрыша. (Их по сей день хватает ста миллионам граждан РФ — иждивенцам покойного Союза, получающим исторический вэлфер — субсидию на вспомоществование от кончившейся истории.)

КГБ знал все, но… «Они не знали, что все это значит», — подытоживает Швейцер.

ИЗДЕРЖКИ

Действия конца холодной войны имели вектор — успех одних и поражение других. Двадцатый век осуществил обе свои главные страсти — сперва получить совершенный строй, затем — любой ценой от него избавиться.

Но, быть может, вскоре главным покажется не итог, а именно эта цена? Раз уж Америка хочет приписать своим усилиям крушение СССР, то за ней и честь спонсора мирового хаоса ….

Людей, которых старототалитарные режимы, вроде советского или кастровского, ставили под контроль для дурацкого идеологического культуртрегерства, обучили весьма толково разрушать любые мыслимые режимы.

Трудно не вспоминать о том, что за инвестиции были сделаны во всплески мирового национализма. «К каждой установке «Стингер» приписана была небольшая команда. Как только сбивали самолет, эта команда должна была разыскать и уничтожить экипаж. Грязная работенка …. Президент получил сувенир в виде трубы от первого запущенного в Афганистане «Стингера», — меланхолически отмечает Швейцер.Война теперь стоила Кремлю 4 миллиарда долларов ежегодно и тысячи молодых жизней». То техно-человеческое месиво, что, раня и увеча себя, кружится по сей день в Евразии — обломки инструментария мистера Кейси, бесхозные биоавтоматы, пожирающие друг друга.

История здесь кончилась, секреты утратили актуальность. Но теогония так и не началась.

ВЫВОД

Естественно, конструкция Швейцера грубо выпрямляет ход событий. Так, каскад смертей в Политбюро едва ли на совести Рейгана — случай нередко играет на стороне более смелого. Тем не менее, из этой истории можно извлечь тьму уроков. Если все это правда, то правда освобождает. И я горячо рекомендую книгу Швейцера:

— толковым молодым людям, ошибочно думающим, что успех возможен только в шоу-бизнесе;

— студентам-философам, конспектирующим Ильина в поисках якобы утаенной большевиками политической мудрости;

— студентам-экономистам, надрывающимся над учебниками по «Экономикс», в поисках утаенной большевиками же правды жизни;

— сотрудникам российских спецслужб, читающим мемуары о том, как их шефы искали, и — о радость — нашли! — американский тайник у обочины МКАД.

Не занимайтесь ерундой, а почитайте-ка Петера Швейцера. У него все правильно — и про взаимодействие политики с экономикой, и про роль массовых коммуникаций, и про шансы страны, где вы намерены сделать карьеру. Там и примеры того, как серьезное отношения людей к своим идеям (и, стыдно сказать, — идеалам!) приносит невероятный успех. Очень своевременная книга!

КАК ОНИ УНИЧТОЖИЛИ СССР // Независимая газета (Москва).- 14.11.1996.- 214

 

Первый Совет

Когда фабриканты и торговцы попытались оказать давление на бастующих выселением рабочих из фабричных казарм и повышением цен на продукты питания в магазинах города, Совет рабочих депутатов добился запрещения повышения цены, открытия фабричных лавок и отпуска продуктов в кредит, организовал снабжение питанием стачечников через кооператив. Также Совет помешал планам властей, пересылки паспортов рабочих, что означало их увольнение.
к 100летию Советов народных депутатов в России

Революция развивалась по собственным законам. Нарастание стачечной волны вызвало потребность в самоорганизации рабочих. Результатом стало возникновение новой формы руководства революционным движением — Советов рабочих депутатов Первый совет был создан в Иваново-Вознесенске во время одной из крупнейших забастовок в мае 1905 г.

12 мая 1905 года в Иваново-Вознесенске на фабрике Бакулина загудел гудок, призывающий рабочих прекратить работу. Рабочие, бросив свои станки, пошли на городскую площадь. По пути к ним присоединялись рабочие других заводов и фабрик. Работу прекратили 44 промышленных предприятия. Встали не только фабрики и заводы, но и железнодорожные мастерские, типографии, и даже многие ремесленные заведения. Десятки тысяч рабочих со своими семьями собрались в центре города, где начался митинг.

На митинге были оглашены 26 требований рабочих к фабрикантам и властям. Среди них: 8-ми часовой рабочий день; минимальная зарплата в 20 руб. в месяц; полная плата за время болезни; пенсия для потерявших трудоспособность; отмена штрафов; вежливое отношение со стороны администрации; улучшение санитарно-гигиенических условий на предприятиях; уничтожение фабричной полиции и тюрем при фабриках «кутузок»; свобода слова, печати, стачек, союзов. Рабочие горячо поддержали выдвинутый список.

13 мая в 10 часов, снова вся площадь была заполнена народом. На митинге, собравшиеся, постановили избрать депутатов от рабочих, для ведения переговоров с властями и предпринимателями. Решили выбирать по фабрикам, но на площади для это не было места. Поэтому все порешили собраться вечером на берегу реки Талка. Здесь и прошел массовый митинг-собрание. Была установлена норма представительства: от крупных фабрик с более тысячью рабочих, избирался депутат от каждых 500 человек. Каждое мелкое предприятие избирало своего депутата. Всего должно было быть выбрано 151 депутат. В это день выбрали 50 человек. 14 мая на очередном митинге у городской управы, рабочие узнали, что фабриканты отклонили их требования и предлагают вести переговоры отдельно по предприятиям. Рабочие, понимая, что их сила в единстве, отвергли эти происки. Вечером 15 мая на Талке бастующие довыбрали оставшихся депутатов. Депутаты избирались открытым голосованием, после всестороннего обсуждения. Собравшиеся решили защищать от властей своих депутатов, и не вести сепаратных переговоров с фабрикантами. Депутатам поручалось руководить забастовкой и вести переговоры с властями и предпринимателями. Из 151 депутата 25 были женщины. Вечером 15 мая в Мещанской управе открылось первое заседание Совета. Председателем был избран рабочий А. Е. Ноздрин. Совет рассмотрел и утвердил требования бастующих и постановил, что переговоры от имени стачечников может вести только Совет рабочих депутатов. Во время всего заседания здание управы было окружено рабочими, которые оберегали своих представителей от возможного ареста.

В ответ власти решили ужесточить свою позицию. 18 мая губернатор запретил проведение массовых митингов и собраний в городе. В случае неподчинения, обещая применить силу. В этот же день отказались выполнять требования бастующих. Рабочие, не желая попадаться на возможные провокации, решили проводить свои собрания, за городом, на реке Талка.

Весть о создании Совета рабочих вышла за пределы города. В Совет шли ходоки из окрестных городов и сел с жалобами и просьбами. Как вспоминал Н. И. Подвойский: «После собрания и во всякую свободную минуту Совет становился на положение партийной школы. Читались систематические лекции по вопросам марксизма и рабочего движения».

Для поддержания порядка на время забастовки была создана рабочая милиция. В ее задачу входило противодействие полиции, черной сотни и хулиганствующим молодчикам. Совет, 20 мая уведомил владимирского губернатора: «Мы рабочие и мастеровые города Иваново-Вознесенска, на собрании 20 мая 1905 г. единогласно постановили (…) устроить милицию из среды себя, т.е. охранную стражу из рабочих, которая должна следить за порядком в городе и не допускать отдельные фабрики с мастерскими и заводы работать, прежде чем мы не решим встать все на работу. Действия этой милиции руководят депутаты, избранные нами для переговоров с администрацией и фабрикантами. При этом, считаем нужным напомнить, что в случае, если членам нашей милиции полиция помешает исполнять данные ей поручения, то мы при всем желании сохранить порядок не можем ручаться за его сохранение».

22 мая, Совет послал отряды рабочей милиции за наблюдением порядка в городе и охраны предприятий от штрейкбрехеров. Совместно с рабочей милицией, действовала и большевистская боевая дружина, руководимая И. Н. Уткиным («Станко»). Но рабочая милиция была самостоятельным органом, подчиняясь непосредственно Совету. Как вспоминал Ф. В. Колесников: «В городе создалось нечто вроде двоевластия. У ворот фабрик и заводов, на улицах, ведущих к предприятиям, стояли полицейские и рабочие милиционеры». Постепенно милиционеры смогли достать оружие.

Фабриканты и власти всячески пытались расколоть единство рабочих, предлагая пойти на уступки в обмен на сепаратные переговоры. Но скоро они почувствовали силу Совета. Даже губернатор Леонтьев вынужден был обращаться к нему с просьбой разрешить печатать в типографии свои распоряжения и объявления. Когда фабриканты и торговцы попытались оказать давление на бастующих выселением рабочих из фабричных казарм и повышением цен на продукты питания в магазинах города, Совет рабочих депутатов добился запрещения повышения цены, открытия фабричных лавок и отпуска продуктов в кредит, организовал снабжение питанием стачечников через кооператив. Также Совет помешал планам властей, пересылки паспортов рабочих, что означало их увольнение.

Совет избрал стачечную комиссию для руководства забастовкой, которую возглавил большевик С. И. Балашов, именно этой комиссии было поручено вести переговоры с предпринимателями. Также были избраны финансовая и продовольственная комиссии. Был начат сбор средств в пользу бастующих. Председатель Совета Ноздрин писал: « С первых же дней работы Совета мы брали на учет более нуждающихся рабочих и их семьи. Еще в первые дни забастовки на городской площади Дунаевым был пущен в оборот его картуз для добровольного сбора в пользу бастующих. Это положило начало стачечному голодному фонду».

23 мая было намечено провести общее собрания в центре города, для оказания давления на власти и фабрикантов, потребовав от них выполнения своих требований. Власти направили против митингующих казаков и полицию, которые стали избивать собравшихся. Совет сумел не допустить паники и организованно отвел народ на реку Талка, где было решено продолжить митинг. На митинге звучали самые решительные и радикальные требования. Рабочий-большевик Е. А. Дунаев («Александр») сказал: «Фабриканты и начальство сказали нам — уходите из города, мы ничуть не струсили, а пошли под красным флагом с песнями. Вы видите, как только мы пришли сюда на Талку, откуда нас не смеют согнать, нам шлют бумагу с приглашением к фабриканту Дербеневу для переговоров о наших требованиях. (…) А если мы пойдем на площадь и захватим с собой все необходимое для нас оружие, о котором я говорил вам уже не раз, чтобы вы заготовили, тогда они совсем сдадутся на наши требования». 2 июня губернатор выпустил распоряжение о запрете собраний на реке Талка. В ответ Совет заявил: «В случае насилия со стороны правительства депутатское собрание снимает с себя всякую ответственность за могущие произойти последствия». 3 июня на собравшихся на Талке забастовщиков набросились казаки и полиция. Силы были не равны, оружия у стачечников практически не было. В ходе этой расправы несколько рабочих были смертельно ранены, многие избиты, более 80 арестовано. Но власти не смогли запугать рабочих, а наоборот еще больше разгневали. Город был на грани восстания. В городе прошли стихийные погромы. В своем протесте на имя губернатора рабочие заявили: «Но знайте, кровь рабочих, слезы жен и детей перенесутся на улицы города, и там все будет поставлено на карту борьбы. Мы заявляем, что от своих требований не отступим». Власти испугались. 12 июня из тюрьму было освобождено 23 человека. Руководитель расстрела полицмейстер Кожеловский был спешно отправлен в отпуск. Фабриканты также предложили некоторые уступки, согласившись уменьшить рабочий день на час (с 11,5 до 10,5) и повысить плату на 7-10 %. Губернатор вынужден был отменить свой приказ о запрете собраний на р. Талка. Совет стал практически полноправным хозяином в городе.

23 июня на двадцатый день после гибели рабочих 3 июня, на главной площади города прошла «сидячая демонстрация» в которой приняли участие десятки тысяч рабочих. «Мы больше не можем терпеть этого издевательства. Мир или война! Работы! Хлеба!» — заявили они. Бастующих со всех сторон окружали казаки, настроения были самые тревожные, но решительные. Люди готовы были восстать, единственное, что помешало этому отсутствие достаточного количества оружия, но и власти не решились на разгон демонстрантов.

В ответ на отказ предпринимателей на удовлетворение своих требований, Совет заявил, что снимает с себя всякую ответственность за порядок в городе и его окрестностях. Вечером в городе начались поджоги домов фабрикантов, разгром магазинов и лавок, во многих местах была нарушена связь. В рядах фабрикантов наметился раскол, первым сдался Грязнов, согласившись на 9-ти часовой рабочий день и другие уступки. Рабочим его фабрики Совет разрешил преступить к работе, при условии передачи части заработка в забастовочный фонд. Тем самым Совет пытался еще больше расколоть ряды фабрикантов. Вслед за Грязновым, сдались Кашинцев и Щапов. Власти со своей стороны желали не допустить такого развития событий. Трепов прислал телеграмму начальнику Владимирского жандармского управления с приказом подавить стачку и арестовать организаторов. В городе было введено военное положение. Силы были не равны, к тому же многие предприниматели пошли на значительные уступки рабочим.

27 июня Совет рабочих депутатов, а затем и общее собрание забастовщиков приняли постановление о прекращении стачки. Забастовка продолжалась 47 дней. Капиталисты решили, что теперь рабочие у них в руках и отказались от всех своих прежних уступок, и объявили локаут. В ответ Совет вновь возобновил свою работу. На Талке вновь начались митинги. Несмотря на полное отсутствие денег, из-за предыдущей забастовки, рабочие снова забастовали. В ответ царские власти наводнили город войсками. 19 июля прошло последнее заседание Совета, на котором было решено начать работу. Героическая борьба иваново-вознесенского пролетариата продолжалась 72 дня. Как отмечал Ленин: «Иваново-Вознесенская стачка. Показала неожиданно высокую политическую зрелость рабочих. Брожение во всем промышленном районе шло уже непрерывно усиливаясь и расширяясь после этой стачки. Теперь это брожение стало выливаться наружу, стало превращаться в восстание». (В. И. Ленин. Псс т.11, с.314)

Архивариус

URL: нетМузей Первого СоветаЗдание бывшей мещанской управы в г.Иваново?Вознесенске. Было построено в 1904 г. по проекту инженера П.Д.Афанасьева. В мае 1905 года в этом здании проходили заседания первого в России общегородского Совета рабочих депутатов, созданного в ходе всеобщей политической стачки иваново?вознесенских рабочих. С 1919 года здесь размещались различные учреждения, затем коммунальные квартиры. В 1967 здание было передано областному управлению культуры и 4 ноября 1967 года открыт музей, посвященный Первому Совету рабочих депутатов. В 1981 году была проведена реэкспозиция музея и восстановлена мемориальная обстановка здания мещанской управы начала ХХ века, которая просуществовала до 1990 года. В 2005 году исполняется 100 лет событиям Первой русской революции и Первому общегородскому совету рабочих депутатов в г.Иваново?Вознесенске. Всеобщая политическая стачка иваново?вознесенских рабочих, создание и деятельность Первого Совета ? яркие революционные события. Воссоздание музея Первого Совета, после 15 лет забвения, процесс естественный и социально востребованный. Музей социально значим и актуален сегодня, необходим для объективного воссоздания исторического процесса. Историческое событие в историческом месте, объективная интерпретация событий с точки зрения современника, сохранение в памяти всех исторических подробностей, без изъятий и купюр, без иронии и апломба, сохранение исторической памяти как проявление высшей формы толерантности общества — вот основа концепции Музея первого совета.
h
ttp://www.1917.com/History/Marx-Oct/1080732480.html
153000, г.Иваново, ул.Советская, д.27Тел.:E-mail: нетURL: нетСреда, 18 Мая 2005