Ричард Косолапов
Трагическое положение, в котором пребывает российское общество, ведёт своё начало ещё с советских времён. Добившись гигантскими, сверхчеловеческими усилиями народа, в результате трёх революций ХХ века и победы в Великой Отечественной войне, статуса по сути первой в социально-политическом смысле державы мира, Россия – Советский Союз уже с 50-х годов стал терять завоёванные огромными жертвами позиции. Причин этого пагубного процесса учёные и писатели называют много. Идёт долгий, упорный, путаный, порой доводимый до перебранок и неприличия спор, выбраться из которого — ввиду официально санкционированного отказа от научной, диалектико-материалистической методологии – не представляется возможным. Как несъедобные серые грибы после дождя, плодятся «специалисты», делавшие ранее карьеру диссертациями о «всепобеждающем» марксизме-ленинизме, а ныне угодливо скрещивающие свою «учёность» с постмодернизмом – откровенным отрицателем истины – и богоискательством. Я не говорю уже об «успехах» в области публицистики «русской дворянки» Валерии Новодворской, горбачёвского «белого» консультанта Александра Ципко и витии Николая Сванидзе, работающих на добротном уровне Чумака и Кашпировского, Мавроди и Лёни Голубкова, – имя им легион…
Автор этих строк склоняется в объяснении причин поражения советской системы к точке зрения известного обществоведа В. А. Сапрыкина, который называл два фактора – невежество и безнравственность. Пишу так не из стремления к «простым инженерным решениям» и симпатии к коллеге (которую не скрываю), а потому, что именно «здесь Родос — здесь и прыгай». Иной крутой материалист предъявит претензии, что в моих суждениях, мол, фигурирует исключительно идеальный, субъективный мотив, ибо что такое недоученность и недопонимание, нечестность и плутни, как не проявление низменности духа?.. Но в этом, на мой взгляд, и состоит главная интрига нашей эпохи. Ещё Маркс в середине позапрошлого века предостерегал передовые общественные силы от опасности таких явлений, как невежество и массовая глупость. В это же время он как бы походя обронил фундаментальное положение о том, что идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами. Однако многое осталось недодуманным и недосказанным. Мы с восторгом цитировали афоризм Маркса в советские времена, в пору подъёма рабочего и национально-освободительного движения, когда казалось, что с марксистской истиной научного социализма уже никому сладить не удастся, но недооценили потенциал лжи. К ней указанное марксово заявление оказалось тоже приложимо, разумеется, при определённых условиях. И такими условиями явились, во-первых, пассивность в дальнейшей разработке марксова учения, робость в освоении этой громадной теоретической конструкции, во многом доведённой до совершенства, а во многом и недостроенной, духовное иждивенчество двух поколений в отношении своих великих учителей; во-вторых, быстрый прогресс средств массовой информации, революция в их техническом инструментарии, которыми не могла не воспользоваться монополистическая буржуазия, к тому же ощутившая смертельную для нее как класса опасность наступления новой, некапиталистической формации и располагавшая почти неограниченными финансовыми возможностями.
Волей судьбы я с весны 1966 года принадлежал к когорте партийных функционеров брежневско-андроповско-черненковской поры. Принадлежал, понятно, не по своей воле, но с огромным интересом к тому, что делается в идеологическом цехе партии, тем более, что его работа, особенно в хрущёвское «великое десятилетие» (термин Л. Ф. Ильичева), вызывала немало нареканий и вопросов. Я застал уже закостеневший и загнивший партаппарат, во многом утративший ощущение своего класса, а также различия своих и государственных (Советов и их органов) функций и задач, обязанностей и прав. Это не значит, что там вовсе не было бескорыстных романтиков, людей просвещённых, идейных и самоотверженных. Такие люди часто встречались, хотя по большей части были карьерно неудачливы. Зато тут же рядом уже цвели, вызывая естественную брезгливость у окружающих охотники до всяких «привилегий», которые были ничтожно мелочны в сравнении с последующей ельцинской Рублёвкой, но вызывали мещанскую зависть на фоне ширпотребных очередей и дефицита.
Очевидно, не все традиции революционной страды первой трети ХХ века в 60–80-х годах были утрачены. Жила ещё надежда на возможный капитальный ремонт советского социализма, в котором (ремонте) народ был кровно заинтересован, остро в нём нуждался и которого ждал. В частности одной из этих традиций был поиск в области теории – философии и социологии, политической экономии и науки управления, чему неизменным образцом для последователей оставался Ленин. Делом чести и престижа для членов партийного руководства было выступить со статьёй, опубликовать брошюру, а тем более книгу. Но вот беда – к тому времени, когда мне довелось работать в ЦК, никто из них этого не хотел, а вернее – не умел. За двадцать лет пребывания «там» (1966 – 1986) мне пришлось в составе групп (бригад, команд) по составлению текстов участвовать в написании произведений для всех (всех!) тогдашних персон из Политбюро и Секретариата. Не помню хотя бы странички, вышедшей из-под пера самого «автора». Подобная пассивность объяснима не только литераторской непрофессиональностью, но и жёстким взаимным контролем коллектива коллег-руководителей, не исключая и генсека. Люди глубоко пожилые (по простодушному признанию А. П. Кириленко, «средний» возраст – 70 лет), они были пленниками менталитета своего поколения, его боязливости и его невежества. Это старовластие (по-учёному, геронтократия) образовалось с лёгкой руки Хрущёва, который при кончине Сталина сократил состав Президиума (до XIX съезда и после XXIII-го Политбюро) и Секретариата ЦК втрое, удалив из них выдвинутую тем молодёжь, сохранив только стариков, которых сам Сталин намеревался отпустить «на покой» (см. Сталин И. В. Соч. Т. 18. С. 584-587), и как бы предрешив неизбежность прихода «эпохи великих похорон» (в три года – 1982-1985 – трёх генсеков). О возможности этого «эффекта домино» и его последствиях в аппарате шептались уже в конце 60-х, но не теряли веры в лучший исход. Тем временем речеписцы вовсю старались угадать лексику и вкусы своих патронов, причём преуспевшие из них (к примеру, А. Е. Бовин, не стеснявшийся называть себя сочинителем брежневского многотомника «Ленинским курсом») вовсе не стремились сблизить шефов с теорией, вызвать к ней тягу, потребность её осваивать и развивать. Ибо сами не обладали этой креативной «тоской», выдавая заказчику продукцию в стиле ими же проклятого Краткого курса и всерьёз относясь к писаниям скорее социал-демократов Второго Интернационала, чем однопартийцев-большевиков.
Теперь вернёмся к упомянутой в начале «главной интриге нашей эпохи». Идеи в самом деле становятся материальной силой, когда они овладевают массами. Происходит это не в укор и не в ущерб материализму, а наоборот, в более глубокое его обоснование с помощью диалектики, когда «крайности сходятся». Идеи действительно носят вторичный, производный от исходного материального «субстрата» характер. Они являются разновидностью принадлежащего этому миру всеобщего свойства отражения. Овладевать же массами им позволяет либо истинность, правдивость, убеждающие, покоряющие большое число людей, либо наличие в чьих-то руках мощных, всеохватных СМИ, обрабатывающих головы ежедневно, ежечасно, не допускающих альтернатив или, наоборот, настаивающих на множественности мнений, в которой, верит большинство, ищется истина.
А если ищется не она?
Этот простенький, почти детский вопросец иначе поворачивает проблему. Коммунисты полтора века уверенно повторяли афоризм Маркса, думая, что он работает только на популяризацию истин диалектического материализма и научного социализма, и упустили (если не сказать прозевали) свой идейно–нравственно-эстетический приоритет, уступив его буржуазии, опирающейся, сознательно консервируя давно устаревшую частную собственность на основные средства производства и обмена, на опережающий революционный переворот в технологии сообщений. Стало как никогда очевидно, что материальной силой может стать и истина и ложь. Конечно, они «уравнялись» в этом смысле далеко не одинаково. Перед историей и человеческой жизнью они отнюдь не равноправны. Истина, вполне естественно, всегда берёт верх своим неопровержимым содержанием – ложь, всегда содержательно слабая, а то и бессодержательная, упирает на форму, броскость, пестроту подачи. И возникает новый вопрос: как в многоголосии гласности, в бесконечных сплетениях правдивых, честных слов и слов фальшивящих, лукавых производить разборку и отсев, как обеспечить выбраковку лжи и преобладание – а в идеале монополию – истины? И ещё: а судьи кто? Кто располагает безотказными критериями различения, оценки и средствами отбора? То есть кому доверять?
Если альтернатива «истина – ложь» предстаёт нам как глобальный, по-видимому, основной феномен противоборства в сфере общественного сознания, то «парой», которой эта альтернатива соответствует в сфере общественного бытия, очевидно выступают труд и капитал. Пишу об этом не столько как пропагандист, заинтересованный возможно глубже заклеймить систему паразитарного обогащения, сколько как холодный и трезвый наблюдатель. Ибо труд предметный, создающий потребительные ценности, труд производительный, – а именно на нём держится всякая общественная система, в том числе и нынешняя, которая, явно кривя душой, выпячивает в качестве «творцов» дельцов торгового, банкового и иного бизнеса с их пёстрой «обслугой», — производительный труд нуждается лишь в истине. Во лжи, как можно более разнообразной, рядящейся во всё на свете – от звериных шкур и бикини до лат и риз; доводимой до требований повторить «обезьяний процесс»; нагло теснящей позиции культуры, отвоёванные ещё в век Просвещения, лет 300 назад; легко совмещающей «ценности» инквизиции и проституции; щедро субсидируемой и прекрасно технически оснащённой, — во лжи заинтересован только капитал, и особенно нынешний, финансовый, своей отчуждённой одномерностью и антигуманной пустотой демонстрирующий преходящий характер власти частной собственности и денег. Из всего этого вроде бы хаоса вырастает чёткое противостояние на сей раз совмещённых труда-истины и лжи-капитала, конфликт, закономерности которого и из-за сложности структуры, и из-за влиятельных и, главное, богатых составляющих пока плохо изучены. А изучать их надо, поскольку на знании данного объекта и правильном применении этого знания на практике буквально подвешена судьба человечества.
Полтора века назад в разрешении указанного противоречия появилась кардинальная предпосылка – благодаря открытой Марксом диалектико-материалистической методологии исследования началось формирование науки об обществе, не завершившееся до сих пор. Вслед за тем на рубеже XIX – XX веков развернулась революция в естествознании, всесторонне проанализированная Лениным. Эти радикальные перевороты в осмыслении действительности привели к качественному изменению в трактовке отношения общественного сознания к общественному бытию, к изменению их соотношения и относительному завершению образования того, что именуется ноосферой, оболочкой истинной мысли, порождённой био- и социосферами (областями живого и общественного), которая в соединении с соответственным, то есть правильным, действием обладает огромной творческой силой. Происхождение этой силы связано с двумя великими русскими именами – Ленина и Вернадского, которые, каждый со своей стороны, двинули могучую волну знания – первый из просторов политики, экономических, социальных, нравственных, эстетических отношений, второй (кстати введший и сам термин «ноосфера») – из царства естествознания, синтеза гео- и биологии,- и эти волны сомкнулись. Опора представленных ими достижений знания на скачкообразный прогресс в средствах обмена ими и их распространения – от А. С. Попова до Билла Гейтса – обеспечила техническую оснастку ноосферы в её высших современных проявлениях – телевидении и интернете. Как никогда важным явилось противоборство труда-истины и лжи-капитала как факторов духовно-познавательных и социально ориентированных. А поскольку за этими абстракциями стоят разные люди, то и факторов классовых.
О людях говорить вообще очень трудно. Это особенно ощутимо тогда, когда имеют место попытки сопоставить характер отдельных личностей и лицо целой эпохи, когда посредством выявления типичных черт конкретных индивидов мы пробуем набрасывать нечто вроде портрета целого сообщества. Как правило, у нас это получается плохо, делать это мы не умеем, но уйти от решения задачи нельзя.
Социологи утверждают, что состояние общества, направленность и степень его активности определяет 10-15% населения страны. И это суждение, хотя можно принять его только условно, заставляет размышлять. Дело в том – и тут мы прямо берём быка за рога, — что в ходе Отечественной войны потери советского народа – 1/7 часть – укладываются как раз в цифру, указанную социологами. Рассуждая сугубо механически, можно заявить, что страна потеряла наиболее подвижную и инициативную часть человеческого потенциала. Неверный сам по себе и несправедливо-оскорбительный для народа, сумевшего за одну пятилетку обеспечить восстановление по главным параметрам разрушенной войной экономической мощи державы, этот вывод, однако, не может быть отброшен как совершенно несостоятельный. Известно, что политический авангард советского общества – ленинская партия – положил себя на полях сражения дважды. Одновременно непрерывно возрождаясь, партия не могла не становиться иной. Как говорил А. А. Зиновьев, победу одержал десятиклассник 30-х годов. Но урон в этой среде оказался зияющий. Идеализировать всех погибших мы, конечно, не имеем оснований, но и отрицать в них несравненно гораздо больший процент лучших и самоотверженных не видим причин. «Мало их, – писал Н. Г. Чернышевский о людях типа Рахметова (кстати кумира многих довоенных старших школьников), – но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней – теин в чаю, букет в благородном вине; от них её сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли» (Что делать? М., 1947. С.278). Такой кадровой «соли», видимо, немало накопилось в России в результате социальной революции и её составляющей – революции культурной. Но и загублена была в ходе схватки с фашизмом, может быть, большая её часть. Мне, представителю поколения, следующего за военным, поколения, уже больше не творца, а потребителя победы, насквозь пропитанного «идеей»: «Только б не было войны», – это очень остро ощутимо. Нашему поколению, к которому принадлежат Горбачёв и Ельцин, было дано всё, чтобы явиться в истории плеядой научного мировоззрения, строителем ноосферы, а оно – потому, что его слой, выбившийся наверх, предпочёл духовному росту комфорт, – оказалось не соответствующим своей социальной миссии, неадекватным поколением. Выходит, бывает так в жизни: поколение, рывшее котлован и закладывавшее фундамент, оказывается подчас нравственно чище и гражданственно выше, чем то, для которого оно жертвенно старалось. «Неадекваты» роняют эстафету, которую передали им деды и отцы. Виной тому – то ли социальная усталость общества, то ли иждивенчество наследников. И многое надо делать сначала.
Наши «неадекваты» не поняли как минимум три вещи:
— во-первых, то, что после Ленина и Сталина страна (и особенно такая, как наша) не может управляться необразованными людьми. Наличие научного компонента управления, современного и развивающегося в качестве черты системы руководства, обозначенной как атрибут субъективного фактора, является объективным условием бытия социалистического общества. Без этого нет и не может быть практики научного социализма. Намёк на слабость в этом отношении послесталинского правящего персонала с упором на его «заавторство» собственных произведений я уже сделал. Во время встречи с В. М. Молотовым в декабре 1977 года на мой вопрос: «Объясните мне, коммунисту уже третьего от Вас поколения, почему Вы и Ваши товарищи допустили избрание первым секретарём ЦК Хрущёва», — был ответ: «Мы сами себя наказали». Налицо была чисто аппаратная логика, а не логика классово-историческая, и стало очевидно, что даже в ближайшем окружении Сталина – в отличие от него самого и, конечно, от Ленина – не было бы понимания того, что мой вопрос о Хрущёве являлся вопросом не о личном кадровом выборе, а вопросом о достойном продолжении пути миллионов. «Неадекваты» не поняли положения о завершении строительства социализма и переходе к коммунизму как сдвиг в ноосферу и, застыв на потребительском (в сущности пока что буржуазном), а не творческом (труженическом) толковании становящейся формации, провалили дело (см. об этом: Лукьянов И.С. Теоретическое невежество – форма предательства коммунистического движения. Владивосток, 2010). Позорный «подвиг» непротивления значительной массы партийного (в 1991) и советского (в 1993) актива, не говоря уже о профсоюзах и комсомоле, возврату к предыдущей формации не будет забыт в истории. До сих пор, по свидетельству В.А. Нехамкина, «на уровне массового сознания россиян проблема необходимости наличия у главы страны достаточного для выполнения возложенных обязанностей уровня образования вообще не сознается» (Социология образования. 2012. №2.С.82);
— во-вторых, то, что в области экономической социалистическое производство идёт на смену не только буржуазно-капиталистическому товарному производству, а товарному производству вообще. В первой половине 60-х годов мне довелось работать в Институте экономики мировой социалистической системы АН СССР и с сожалением констатировать, что среди профессионалов-экономистов господствует представление о социализме как об ещё одной разновидности – наряду с капитализмом – товарно-денежного хозяйства, а не об отрицании его. Никто будто не догадывался, что это заведомо капитулянтская позиция, обрекающая социализм на поражение. В это время коллеги уже вовсю носились с «Экономикс» Самуэльсона (по сути пособием для бизнесменов), а в списке литературы кандидатского минимума (в академическом экономическом институте!) не было «Капитала» Маркса. Меня удивляло равнодушие к ленинской идее «меры труда и меры потребления» и нежелание рассматривать товарное производство, временно и рационально встроенное в плановое хозяйство при социализме, как переходную форму к хозяйству, обеспечивающему приоритет потребительных ценностей. Тем самым предопределялся возврат от логики реального гуманизма к бесчеловечной логике прибыли. И это «не замечали»;
— в-третьих, то, что социализм есть уничтожение классов, а это возможно, как показала история, только при гегемонии сознательного рабочего класса – наиболее сплочённого и последовательного массива людей производительного, как физического, так и умственного труда. Замалчивание или даже забвение этой кардинальной проблемы в течение длительного периода от XVIII съезда ВКП(б) (1939) до XXVII съезда КПСС (1986), может быть, главный грех, а для кого-то и преступление, перед партией и страной. Возврат к этой теме при подготовке новой редакции Программы КПСС в 80-х годах был очевидно слишком запоздавшей реакцией на упущенные возможности и не решённые вовремя задачи. Он не смог (да и, пожалуй, уже не мог) предотвратить буржуазно-бюрократическую контрреволюцию, тем более, что её «троянские кони» (Горбачёв, Ельцин и пр.) уже паслись и резвились в Кремле. «Если взамен старого класса пришел новый, — указывал Ленин на IX съезде ВКП(б) (март 1920), — то только в бешеной борьбе с другими классами он удержит себя, и только в том случае он победит до конца, если сумеет привести к уничтожению классов вообще. Гигантский, сложный процесс классовой борьбы ставит дело так, иначе вы погрязнете в болоте путаницы» (ПСС. Т.40. С.251). Этот, «болотный» выбор и сделали «неадекваты»…
Основным желаемым последствием ликвидации классовых различий коммунисты считали дальнейшую организационно-политическую концентрацию рабочего класса, трудового народа, его идейно-нравственную консолидацию, ликвидацию антагонизма «труд-капитал», его малейших проявлений и недопущение их в дальнейшем. Антисоциалистические элементы, внимательно отслеживавшие реальные социальные процессы, учитывали это в сугубой степени и рассчитывали на нечто прямо противоположное. Они опирались на разобщающие, дробящие, атомизирующие факторы и искали различные варианты таковых, как раз мешающих рабочему классу «удержать себя»… Помнится, в самом начале 70-х А.Н. Яковлев, тогда первый замзав Отделом пропаганды ЦК, накануне XXIV съезда долго возился с идеей локального «коллектива», стремясь внести в неё противное всенародной коллективности содержание и как-то «просочить» его в съездовские материалы. Аналогичный характер носила позднее концепция «индивидуализации потребностей» (Г.С. Лисичкин), объективно рассчитанная на раскручивание рыночной стихии при отсутствии надлежащего понимания коллективных потребностей и категории потребительной стоимости в системе планового хозяйства, при пресловутом советском дефиците. В то время, как вопрос о путях перехода к бесклассовому обществу трудящихся был в принципе решен уже Лениным, наши обществоведы тормозили практическое осуществление этого сдвига бесконечными ссылками на частности. Ленин трактовал социальную структуру общества без классов как сеть производительно-потребительных коммун, строй цивилизованных кооператоров, но за десятилетия Советской власти так и не было выработано образцово-научной, общепризнанной модели соответствующих форм общежития. Условия для провозглашения «императива ноосферно-социалистического преобразования мира» (А.И. Субетто, А.П. Федотов) складывались далеко не сразу. Между тем подпольная жаба «теневого» капитала не теряла время и добилась реванша. Нынче, когда на долю 1% россиян приходится 71% всех личных активов в стране, идея бесклассового общества заменена проектом «среднего класса», или мифом, «подрессоривающим» грубый социальный антагонизм, выдающим неприятие научной идеологии, боязнь революционных перемен. Однако на мифе далеко не уедешь.
Говоря все эти вещи, я отнюдь не стремлюсь черты неадекватности первого послевоенного поколения приписать всем его представителям. Были в его среде и отрадные исключения, случались и попытки вызволить партию и Отечество из «застоя». Об одном из таких примеров мой дальнейший рассказ.
В июне 1979 года в актовом зале Дома журналистов на Суворовском бульваре Москвы проходила дежурная «научно-практическая» конференция, посвященная «писательским» опытам Л.И. Брежнева «Малая земля» и «Целина». Вел её завотделом пропаганды ЦК КПСС Е.М. Тяжельников. Для меня, знавшего реальных авторов этих вещей лично, она интереса не представляла. Я присутствовал как один из секретарей Союза журналистов СССР.
По окончании собрания мне встретился среди расходившихся участников В.А. Голиков, помощник Брежнева. Видимо, волнуемый воспоминаниями, он рассказал, какую реакцию в 1952 году вызвала статья его шефа, тогда первого секретаря ЦК КП Молдавии, в «Большевике». (Так назывался журнал, ставший после XIX съезда «Коммунистом».) Статья была посвящена всегда острой теме – критике и самокритике. Сталин её прочёл и в разговоре с Брежневым, как пишущий все сам, задал – не без намека – вопрос: «Вы ли это писали или Ваша фамилия – чей-то псевдоним?»…
Вернувшись в редакцию, я тут же отыскал соответствующий номер «Большевика» и позвонил Голикову. Появилась хоть и слабая – я это хорошо понимал, но реальная зацепка, которая могла бы повернуть искусственную, не в первый раз отдающую культом личности эйфорию, её энергетику в деловое русло. «А не повторить ли нам этот пример на современном материале?» — был мой вопрос. Виктору Андреевичу идея явно понравилась. Он договорился с Управлением делами ЦК о предоставлении нам для работы удобного помещения, и вскоре я вывез в Серебряный Бор на уже знакомую мне бывшую дачу Г.М. Димитрова несколько отличных молодых перьев из журналистского актива. Среди них припоминаются Вадим Печенёв, Николай Прошунин, Рейнгольд Вид, Сергей Земляной. Полный список – память подводит — воспроизвести не могу.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Были и отпуска, и дискуссии, и варианты, и коллективные «проходки» текста. К исходу сентября – началу октября появилась, наконец, возможность показать готовый материал «самому». Представлял нашу работу Голиков. По его словам, Леонид Ильич внимательно прочитал статью и с ней согласился. Единственное его замечание – великовата – мы учли, несколько сократив текст.
Тогда существовала, как я уже писал, практика взаимного коллективного контроля выступлений в печати лиц «верха», в том числе генсека. Наиболее важные материалы рассылались членам Политбюро. При этом ключевой фигурой в аппарате ЦК считался К.У. Черненко. Доступ к Брежневу по сути любого лица, кроме прямо обслуживающих, ввиду недомогания Л.И., был возможен только через К.У. Ему я и послал, созвонившись, окончательный набор статьи и стал ждать.
Недели через две я повторил звонок и получил вопрос: «А нужна ли нам эта статья?» Ответ с моей стороны мог быть только пространным. Краткого я не подготовил. Было понятно, что у Черненко тоже есть трудности…
Ниже следует текст, на который осенью 1979 года рассчитывал «Коммунист» и который не был напечатан.
* * *
ЖИЗНЕННОЕ УСЛОВИЕ НАШЕГО РАЗВИТИЯ
Еще раз о критике и самокритике
Л. БРЕЖНЕВ
ТРИ ГОДА НАПРЯЖЕННОЙ БОРЬБЫ советских людей за выполнение решений XXV съезда КПСС принесли замечательные плоды. Наша Родина сделала еще один крупный шаг в создании материально-технической базы коммунизма, развитии социалистических общественных отношений, науки и культуры и вышла на завершающий этап десятой пятилетки.
Характерная черта современного общественно-политического развития страны — живое, практическое воплощение новой Конституции СССР — Основного Закона государства подлинного народовластия. Прошедшие в марте первые после принятия Конституции выборы в Верховный Совет СССР явились еще одним выдающимся успехом социалистического демократизма. Они убедительно продемонстрировали нерушимое идейное и социально-политическое единство советского народа, его сплоченность вокруг Коммунистической партии, по-ленински целеустремленно идущей навстречу своему очередному XXVI съезду.
Своеобразие и значимость нынешнего периода, масштабность и сложность стоящих перед партией и народом задач предъявляют новые повышенные требования к нашей деятельности, к каждому коммунисту, каждому рабочему, колхознику, интеллигенту. В этих условиях особенно важно тщательно взвесить, трезво, критически оценить достигнутое, состояние дел во всех сферах жизни общества — в экономике, политике, идеологии, реалистически осмыслить и позитивный опыт и выявившиеся упущения. Иначе говоря, еще активнее, еще полнее использовать могучее оружие партии, каким всегда была и остается критика и самокритика.
Мне уже не раз приходилось говорить о критике и самокритике как действенном средстве повышения нашей боеспособности, мобилизации народных масс на борьбу за осуществление коммунистических идеалов. Однажды — правда, много лет назад — на страницах данного теоретического и политического органа (тогда он назывался «Большевик») я выступал со статьей на эту тему. Думаю, и сегодня она не менее актуальна. Постоянно заботиться о развитии критики и самокритики обязывают нас заветы великого Ленина, революционно-критический дух нашего мировоззрения, сам характер социалистического строя, самоотверженная борьба КПСС, всего советского народа за социализм и коммунизм.
Социализм, заменяя разобщающую людей частнокапиталистическую собственность на средства производства общественной, социалистической собственностью, тесно сплачивает всех граждан на внутренне присущих новому строю коллективистских началах. Он уничтожает классово-антагонистическую социальную систему с ее законами классовой борьбы, конкуренции, эксплуатацией трудящихся. Но он отнюдь не «отменяет» и не может отменить основного закона диалектики, согласно которому развитие в природе, обществе и мышлении, прогресс человечества идут через постоянное возникновение и разрешение противоречий. Это — азбучная истина марксизма-ленинизма, не нуждающаяся в доказательствах, и о ней не приходится много говорить. Нужно другое: ее систематическое творческое применение. Нужно ясное осознание того, что у нас нет иного метода выявления и разрешения неантагонистических противоречий социалистического общества, кроме товарищеской критики и самокритики.
Партия рассматривает критику и самокритику как один из главных принципов, коренных устоев всей общественно-политической жизни при социализме, как действенную форму фактического участия трудящихся в управлении государством. В свободе критики мы видим необходимое условие, жизненный стимул правильного функционирования всех политических и общественных организаций, всех институтов социалистического государства, эффективный инструмент развития демократического общества. Право на критику недостатков гарантировано каждому советскому гражданину и подкреплено ныне конституционным запретом преследования за критику, требованием Основного Закона привлекать к ответственности лиц, виновных в нарушении этого положения.
Мы часто говорим, что критика и самокритика — закон развития нашего общества. За этой привычной формулой стоят, конечно, не только соответствующие решения, не только определенный тип мировосприятия, теоретического осмысления происходящего. За ней — сами дела, наша повседневная действительность, наше практическое движение к коммунизму.
Это ясно видно на примере таких крупнейших явлений в жизни советского общества, происшедших за последние 15 лет, как выработка и осуществление современной аграрной политики партии, последовательного курса на коренное улучшение системы планирования и управления в промышленности и строительстве, переход от экстенсивных к преимущественно интенсивным методам ведения хозяйства. На этой основе произошел глубокий поворот всей экономики страны к реализации высшей цели общественного производства при социализме — наиболее полному удовлетворению растущих материальных и духовных потребностей людей. Это знаменует собой действительно творческое отношение к практике коммунистического строительства, проникнутое революционным духом критики и самокритики. Ведь речь идет не об отдельных частных поправках, а о разработке целого комплекса мер, нового подхода к руководству народным хозяйством, требующего существенной перестройки механизма управления, решительной ломки многих сложившихся ранее стереотипов мышления, серьезного изменения самой психологии хозяйствования.
Разработка современной экономической стратегии партии, критический подход к прежним методам руководства были связаны не только и даже не столько с необходимостью преодоления известных ошибок субъективистского толка. Главное заключалось в определении и научном обосновании путей решения новых, более сложных и масштабных задач, основных принципов экономической политики на этапе, в который наша страна вступила на рубеже 60 —70-х годов, — этапе развитого социалистического общества.
Велико научное и практически-политическое значение разработанной коллективными усилиями КПСС и других братских партий концепции развитого социализма. Не повторяя сказанного ранее, отмечу лишь, что сама эта концепция представляет собой существенный момент в творческом, критически-созидательном отношении нашей партии к важнейшим вопросам теории, стратегии и тактики коммунистического строительства. Опираясь на нее, КПСС, как известно, смогла определить ясный, реалистический курс действий на ближайшие годы и более длительную историческую перспективу, уточнить и конкретизировать пути и сроки достижения наших программных целей.
Без заинтересованного, пристального, критического взгляда на состояние дел невозможно обеспечить здоровый общественно-политический климат в партии, в стране, на каждом предприятии, в каждом трудовом коллективе. Такой климат, который рождал бы стремление работать лучше, эффективнее, создавал обстановку нетерпимости к любым нарушениям трудовой, технологической, плановой дисциплины, к прогульщикам и лодырям, к каждому факту халатности и бесхозяйственности, очковтирательства и приписок. Без этого невозможно успешное продвижение вперед.
Важно учитывать и другое. Критика и самокритика способствует выработке у каждого советского человека правильного, масштабного и вместе с тем реалистического представления о современном уровне развития нашего общества; воспитывает чувство хозяина страны, высокой социальной ответственности, сопричастности всему происходящему; помогает нашим кадрам овладевать наукой и искусством управления на социалистических началах производством, всей общественной жизнью.
Речь идет, разумеется, не о критике ради критики. В нашем обществе доверие и поддержку находит прежде всего та критика, которая заключает в себе практические предложения, открывает путь к улучшению дела. Советские люди — не критики со стороны. В. И. Ленин требовал не хныкать, не плакаться, не теряться перед любым проявлением безобразия и зла, а, видя зло, разоблачать его, браться «деловым образом за борьбу» с ним; не только ругать кого-то за волокиту, бюрократизм и т. п., но и показывать на деле, как это зло побеждается на тех конкретных участках и в тех учреждениях, где критикующие товарищи работают. В критике, если это деловая, открытая конструктивная критика, проявляются лучшие свойства советского человека, его высокая политическая культура, активная жизненная позиция, гражданская смелость и принципиальность.
Говоря о конструктивном характере критики, мы вовсе не имеем в виду, чтобы выступающий с критикой на все имел готовый ответ, провозглашал истину в последней инстанции. Оптимальное решение иных проблем не так-то легко найти. Это не цветы на летнем лугу, где стоит протянуть руку — и наберешь целый букет. При обсуждении того или иного вопроса не каждый может сразу охватить все его стороны. В науке, например, большой заслугой ученого нередко бывает уже постановка важной проблемы, хотя он не всегда может сам решить ее. И это двигает науку вперед. Напротив, «служители науки», ориентировавшиеся только на окончательные и немедленные решения, видели в критике их скороспелых обобщений «посягательство на авторитет», превращали отдельные научные выводы в закостеневшую догму, подавляли новые идеи, дух исканий и творческих дискуссий.
То же самое можно сказать и о практической работе, о повседневной жизни. Излишняя самоуверенность, безапелляционность суждений часто оборачиваются тормозом делу. Кивки же на «неконструктивность» порою служат формой голословного отвода критики и сдерживания инициативы людей. Мы должны учитывать, что человек может не видеть средств искоренения зла, но он видит зло и вправе привлечь к нему общественное внимание. Лучше, считал Ленин, неудачно сказать правду, чем умолчать о ней, если дело серьезное. Того, кто искренне стремится к правде, никто не имеет права одернуть ни под каким предлогом.
Советским людям, воспитанным Коммунистической партией в духе высокогуманных идеалов, органически присуще обостренное чувство социальной справедливости. И не приходится удивляться, что они резко реагируют, когда встречаются с отклонениями от норм социалистической демократии, с разбазариванием государственных средств, бесхозяйственностью, злоупотреблением служебным положением.
Знакомясь с критическими письмами, замечаниями, предложениями граждан — а их немало поступает и на мое имя, — невольно обращаешь внимание на такую характерную деталь. Особенно острую реакцию советских людей вызывают не столько трудности, еще существующие в снабжении, в сфере обслуживания или обеспечении жильем. Их возмущают в первую очередь несправедливости, с которыми они иногда при этом сталкиваются, нарушения утвердившихся в нашем обществе нравственных принципов, бездушное, формально-бюрократическое отношение к просьбам и жалобам граждан, невыполнение тем или иным руководящим работником своих обещаний и т. д. Вот почему — хочу еще раз подчеркнуть это — исключительное значение имеет самое внимательное отношение к критическим выступлениям и принятие конкретных мер для исправления положения.
Нельзя мириться с тем, что некоторые партийные и государственные органы, как показывает проверка на местах, еще не придают должного значения критическим высказываниям и предложениям. А ведь они нередко приносят большие результаты, позволяют правильно ставить и решать назревшие вопросы хозяйственного, социально-политического и культурного развития. И дело не только в том, что невнимание к подобным сигналам и предложениям убивает в людях желание вскрывать недостатки, улучшать положение на производстве, в других областях жизни, но и в том, что оно наносит ощутимый экономический и морально-политический ущерб обществу. С указанными негативными явлениями партия, Советское государство вели и будут вести решительную борьбу.
Огромное значение для действенности, содержательности критики и самокритики имеет укрепление и развитие демократических начал в главной сфере общественной жизни — непосредственно на производстве. И здесь прежде всего хотелось бы отметить роль социалистического соревнования, наглядно раскрывающего суть новых общественных отношений как отношений товарищеского сотрудничества и взаимопомощи.
Массовое социалистическое соревнование, 50-летие которого мы отмечаем в нынешнем году, — это практическое отношение миллионов и миллионов рабочих, колхозников, представителей интеллигенции к политике, экономической стратегии, социальным мероприятиям, выработанным партией, нашим государством. Это — проверка качества управления, планов, директив, указаний центра самой жизнью советских людей, их сметкой, профессиональным ростом, сознательностью и трудолюбием. Образно говоря, социалистическое соревнование есть для наших планов и решений, для руководства хозяйством позитивная критика делом: оно всегда нацелено на то, чтобы улучшить деятельность своего предприятия, цеха, участка, преодолеть старое, отжившее, мешающее движению вперед, еще полнее раскрыть величайшие преимущества нашей социальной системы. Известные сегодня всей стране почины москвичей и ленинградцев, которые дают рабочую гарантию пятилетке эффективности и качества, или ростовчан, работающих без отстающих, обеспечивающих выполнение плана всеми предприятиями области, или шахтеров Кузбасса, начавших борьбу за экономию энергоресурсов, да и многих других — это яркое свидетельство активного социального творчества миллионов.
Задача состоит в том, чтобы умело, с максимальной выгодой для общества использовать социалистическое соревнование как своеобразную форму массовой критики и самокритики, всенародной борьбы за повышение эффективности производства и качества всей работы. Этим надо заниматься постоянно. Чтобы человек чувствовал себя настоящим хозяином и трудился, поступал по-хозяйски, надо суметь в большом и малом учесть его позицию, прислушаться к его мнению, помочь ему развить свой почин. Необходимо добиваться, чтобы дельное слово трудящегося всегда оборачивалось реальным делом. Внимание к мнению рабочего человека — это внимание к нему самому. Это показатель культуры, политических и организаторских качеств руководителя, а в конечном счете — и его отношения к работе, которую доверила ему партия.
Из собственного жизненного опыта я вынес твердое убеждение, что внимание, чуткое отношение к настроениям и мнениям трудящихся, тесный контакт, постоянное общение руководителя с массами, самая широкая гласность в работе — важнейшие условия создания такой морально-психологической атмосферы, в которой во всей полноте проявляется созидательная, поистине животворная роль критики и самокритики.
Речь идет о гласности подлинной, неформальной, дающей каждому труженику возможность зрело судить о политике партии, о деятельности советских, хозяйственных организаций, квалифицированно влиять на нее. Ссылки иных работников на «издержки» полной гласности, широкой информированности трудящихся никого не могут убедить. «…Гласность, — говорил Ленин, — есть меч, который сам исцеляет наносимые им раны» (Полн. собр. соч., т. 23, стр. 53). Яркие, глубокие слова! И о них следует помнить всегда.
Не замазывать недостатки в работе, блюдя «честь мундира», а добиваться полной ясности во всем, выносить больные вопросы на арену честного заинтересованного обсуждения — вот что всегда было и будет признаком политического здоровья наших партийных, профсоюзных, комсомольских организаций, трудовых коллективов. Там же, где отсутствует открытая, принципиальная критика и самокритика, где плохо поставлено информирование трудящихся, там больших успехов не жди; там и возникает почва для обывательских слухов и пересудов, для нарушений дисциплины, партийных норм и советских законов, всякого рода антиобщественных проявлений.
Практика коммунистического строительства, пронизанная духом товарищеской критики и самокритики, является замечательным пропагандистом правды о реальном социализме, о подлинной демократии — власти народа и для народа. На этом фоне особенно несостоятельными, надуманными предстают попытки наших классовых противников обвинить социализм в «ущемлении» демократии, прав человека, в частности права «мыслить иначе», чем большинство, критически оценивать те или иные стороны общественной жизни. Известно, что Ленин всегда поправлял тех работников, которые в «инакомыслящих или инакоподходящих к делу» видели лишь «интригу», подрыв авторитета и т. д., призывал «ценить самостоятельных людей» (см. Полн. собр. соч., т. 54, стр. 73).
Разумеется, в нашем обществе среди критикующих встречаются и заблуждающиеся, и отдельные оторвавшиеся от народа лица, вставшие на путь прямой антисоветской деятельности. С заблуждающимися мы проводили и будем проводить терпеливую разъяснительную работу. Нарушителей же наших законов, агентов пропагандистских и разведывательных центров Запада будем наказывать по всей строгости советских законов. Но это ни в коей мере не подрывает нашей твердой убежденности в том, что право .на свободную критику недостатков есть важнейшее условие и необходимый элемент социалистической демократии — демократии не на словах, а на деле. Партийный, ленинский подход к этим вопросам ныне — и это можно сказать без преувеличения — возведен в ранг общегосударственной политики.
Мы с уважением относимся и к мнениям рабочих, трудящихся других стран, чьи знания и опыт, бесспорно, обогащают научный коммунизм — наше общее интернациональное достояние. Со всем вниманием учитываем замечания и советы друзей из других братских партий, ни в коей мере не претендуя на непогрешимость. Мы уверены: от широкого сопоставления различных точек зрения и опыта коммунистических и рабочих партий в конечном счете выиграют и теория и практика революционной борьбы и социалистического созидания.
Никому не навязывая своего опыта, в котором есть и общие для всех стран и неповторимые национальные черты, КПСС, естественно, приветствует творческое развитие революционной стратегии и тактики зарубежными коммунистами, их стремление как можно лучше, полнее воплощать в жизнь наши общие принципы и идеалы. Но, думаю, нас правильно должны понимать трудящиеся других стран, когда мы откровенно высказываем и свои критические замечания в адрес тех, кто, отбрасывая приобретенный дорогой ценой интернациональный опыт созидания реального социализма, реальной социалистической демократии, противопоставляет им некие «модели» нигде и никогда не существовавшего «идеального» социального устройства. Беда тут не столько в том, что подобное «моделирование» страдает утопичностью, хотя это и само по себе уже нехорошо. Такие абстрактно-теоретические эксперименты дезориентируют массы, а этим умело пользуются наши классовые враги.
Постоянно развивающаяся у нас принципиальная критика и самокритика — одно из важнейших свидетельств морально-политического превосходства социализма над капитализмом. Это — убедительное доказательство фальши попыток наших классовых противников выдать пресловутый идеологический и политический «плюрализм» буржуазного общества за всеобщий принцип свободы печати, свободы слова, за якобы единственно возможное условие осуществления демократических прав и свобод вообще.
Что можно сказать по этому поводу? Мы, коммунисты, связываем свободу прежде всего со свободой от эксплуатации, от экономического, социального и национального угнетения, со свободой познания, утверждения и распространения правды, истины, которая всегда в данных конкретно-исторических условиях одна. Говоря языком марксистско-ленинской науки, буржуазному «плюрализму» любых, в том числе и заведомо ложных, мнений мы противопоставляем пролетарский принцип монизма истины. Соответственно этому и главная цель нашей критики — дать тому или иному явлению либо действию всесторонне взвешенную, справедливую, объективную оценку.
Известно, что истина не рождается внезапно, как некое мистическое озарение. Это — поиск, в котором возможны, а нередко и необходимы споры, товарищеская полемика, соперничество различных точек зрения. Центральный Комитет КПСС поддерживал и будет поддерживать дискуссионные, проникнутые заботой об общем деле выступления нашей печати, других средств массовой информации по назревшим и волнующим всех вопросам, широкие обсуждения актуальных проблем нашей общественной, политической жизни. Замечательным примером, можно сказать, образцом именно такого обсуждения, где были и спор, и сопоставление различных мнений, и конкретные деловые предложения, явилась всенародная дискуссия 1977 года по проекту новой Конституции СССР, позволившая, помимо всего прочего, внести существенные поправки, уточнения, дополнения в этот важнейший документ нашего государства.
II
КПСС, будучи руководящей и направляющей силой советского общества, примером своей внутренней жизни показывает, какое огромное значение она придает развертыванию критики и самокритики, В этом — залог мощи и дееспособности партии, непременное условие ее полнокровного развития, укрепления единства партийных рядов и тесной связи с массами, надежный метод самопроверки, действенное средство воспитания кадров. Самокритичный подход к делу — это и уставное положение и этическая норма коммуниста.
Великое ленинское наследие, на незыблемой основе которого партия строит всю свою деятельность, пронизано творческим духом борьбы и созидания. Ленин оставил партии подлинную науку коммунистической критики, определил теоретические и нравственные требования к ее целям, характеру и способам, выявил условия ее эффективности и общественной пользы. В принципиальной товарищеской полемике он видел важное средство оживления и обогащения теоретической мысли, высоко ценил возможности, которые она открывает для выявления недостатков в практической работе, преодоления односторонних взглядов, укрепления авторитетного и здорового общественного мнения, верного решения спорных вопросов. Покоряющая и животворная сила ленинского критического слова — в прямой и определенной классово-пролетарской, партийной позиции, в ясной постановке вопросов, в четкой положительной программе.
На всех этапах социалистического и коммунистического строительства, оттачивая и совершенствуя оружие критики и самокритики, партия неизменно руководствовалась испытанным ленинским принципом — смело выявлять имеющиеся недостатки и ошибки с целью их устранения, говорить о них напрямик. «Это,— подчеркивал Ленин,— интересно и важно не только с точки зрения теоретической правды, но и с практической стороны. Нельзя научиться решать свои задачи новыми приемами сегодня, если нам вчерашний опыт не открыл глаза на неправильность старых приемов» (Полн. собр. соч., т. 44, стр. 205).
Именно из этого исходила партия, откровенно и сурово осудив на своем XX съезде культ личности, в условиях которого имели место грубые нарушения ленинских норм партийной и государственной жизни, а товарищеская критика и самокритика как основной метод разрешения неантагонистических противоречий социалистического общества порой подменялась необоснованными и незаконными репрессиями, Именно поэтому столь же недвусмысленно Центральный Комитет КПСС на своем октябрьском (1964 год) Пленуме отверг субъективизм в политике и в хозяйственной деятельности, проявления зазнайства и бахвальства, приводившие к отходу от научных принципов партийного руководства. Именно поэтому наш ленинский ЦК неуклонно и последовательно проводит большую работу по созданию и поддержанию в партии и во всем обществе таких условий, которые полностью исключали бы нарушения норм внутрипартийной и советской демократии, прав и свобод граждан.
В создании таких условий неоценимая роль принадлежит правильно поставленной, постоянно развиваемой критике и самокритике как непреложной норме внутрипартийной жизни. Отсюда и то огромное внимание, которое КПСС уделяла данному вопросу на XXIII, XXIV и XXV съездах, на пленумах и в известных постановлениях ЦК по Тульской, Тбилисской, Львовской, Тамбовской и другим партийным организациям. Все это положительно сказалось на развитии инициативы коммунистов, способствовало укреплению чувства ответственности каждого члена КПСС за положение дел в своей организации и в партии в целом, высвободило новые творческие силы народа, позволило добиться успехов, которыми все мы законно гордимся.
Уместно заметить здесь, что, подвергнув откровенной критике серьезные недостатки и ошибки прошлого, КПСС решительно выступила против переоценки задним числом, с субъективистских позиций целых исторических периодов в жизни партии и народа. Тем самым было ясно показано, что подлинно революционно-критическое отношение к истории и действительности не имеет ничего общего с голым, «зряшным», как говорил Ленин, отрицанием, а представляет собой единственно верный способ сохранения живой преемственности различных этапов борьбы за коммунизм.
XXV съезд с новой силой подчеркнул, что развитие критики и самокритики неразрывно связано с дальнейшим укреплением ленинских норм внутрипартийной жизни и принципов руководства. Наглядным примером воплощения в действительности указаний съезда служит и проходившая недавно в партии отчетно-выборная кампания. Отчеты и выборы, царивший на них дух взыскательности и деловитости свидетельствуют о дальнейшем совершенствовании стиля и методов партийного руководства, способствуют повышению требовательности и дисциплины во всех звеньях. Они вселяют твердую уверенность, что решения съезда, задания десятой пятилетки будут выполнены.
Но мы покривили бы душой, если бы не сказали и о недостатках, которые, к сожалению, еще не вытравлены до конца из нашей практики, нередко дают о себе знать на собраниях, активах, конференциях и пленумах партийных комитетов.
О чем конкретно идет речь? Прежде всего о том, что в ряде случаев пленумы и собрания проходят в обстановке парадной заорганизованности, упоения успехами, без глубокого самокритичного анализа состояния дел. Преобладает критика «сверху», при этом о недостатках говорится так, будто они возникли сами по себе, а не как следствие чьих-то просчетов, серьезных изъянов в стиле и методах работы конкретных лиц.
Выступления в прениях подчас напоминают дежурные самоотчеты. В них упор делается на достижения, а упущения в работе, причины недостатков обходятся. Они бывают мало связаны с обсуждаемой темой, не затрагивают форм и методов организаторской и политической деятельности, касаются в основном хозяйственных вопросов, отдельных недостатков материально-технического снабжения. Критика, содержащаяся в докладах, признается, но скороговоркой, сводится к обещанию исправить положение. Случается, выступающие и вовсе не отвечают на прямые замечания в свой адрес.
Критика «снизу» часто носит характер робких пожеланий и просьб устранить те или иные хозяйственные неурядицы, помочь техникой, материалами и т. п. или ограничивается общими сетованиями типа: «Мы много раз поднимали вопрос, но его никто не решает…» Ясно, что такая обстановка создается там, где свежего ветра критики боятся, как сквозняка.
В ходе отчетно-выборной кампании коммунисты справедливо подчеркивали, что любое собрание, пленум, актив, конференция должны быть настоящей ареной для развертывания критики и самокритики, для обсуждения важнейших решений партии и правительства, причем для действительного их обсуждения, а не для парада и формально-торжественного одобрения. В самом деле, в помпезной обстановке трудно ждать от людей прямого, нелицеприятного разговора о недостатках, оригинальных суждений, готовности вникнуть в вопрос, проанализировать его во всей сложности. Вряд ли можно сомневаться и в том, что, например, бытующая кое-где практика проведения пленумов с непомерно большим числом приглашенных мешает созданию условий для самокритичного, обстоятельного рассмотрения насущных проблем. Нам не нужны собрания и совещания, которые сводятся к утверждению заранее составленных, не выверенных коллективным опытом резолюций. Деловое обсуждение немыслимо без выявления различных точек зрения. Настоящее единогласие достигается только после того, как вопрос глубоко проанализирован и всесторонне коллективно осмыслен. Пустые словопрения, бюрократическое регламентирование, показуха глушат инициативу коммунистов, порождают пассивность.
И вовсе нетерпимо, когда при обсуждении деятельности партийной организации достижения коллектива целиком приписываются отдельным руководителям, допускаются высокопарные их восхваления. Безудержную лесть в адрес вышестоящих работников нельзя расценивать иначе, как попытку приобрести в обмен на нее снисходительное отношение к себе, предупредить критику. Не является неожиданностью, что там, где не одергивают льстецов и подхалимов, там и самокритика не в чести и именно оттуда поступает наибольшее количество писем о невнимании к тревожным сигналам трудящихся.
В своей речи в Баку я уже говорил о том, что попытки замазать недостатки, увернуться от справедливой критики, замолчать, а тем более зажимать ее, преследовать тех, кто выступает с критикой, наносят вред интересам партии и народа. И, может быть, правы те товарищи, которые считают, что соответствующим ведомствам следовало бы подумать о разработке четких правовых норм, предусматривающих привлечение злостных зажимщиков критики к судебной ответственности. Ибо они не просто нарушают принципы нашей морали, а прямо посягают на Основной Закон Советского государства.
Конечно, для борьбы с подобными явлениями и сейчас применяются весьма строгие наказания как по административной, так и по партийной линии — вплоть до исключения из рядов КПСС. Тем не менее факты зажима критики у нас еще встречаются и, надо прямо сказать, встречаются не так уж редко. Подчас они выражаются в необоснованных придирках по службе, в переводе на нижеоплачиваемые должности, создании нетерпимых условий работы и даже в незаконных увольнениях. Граждане, поднявшие голос против недостатков и злоупотреблений, не всегда находят поддержку в местных партийных, государственных, профсоюзных организациях, и они вынуждены обращаться в вышестоящие органы, включая Центральный Комитет КПСС.
Приходится сталкиваться и со случаями неправильного отношения к острокритическим выступлениям центральных и местных газет, журналов, радио и телевидения. Известны факты грубого нажима со стороны отдельных руководящих работников на местах на корреспондентов центральных изданий вплоть до попыток очернить того или иного журналиста, ограничить ему доступ к необходимым материалам и даже затруднить посещение некоторых предприятий и ведомств. Подобное отношение к представителям нашей большевистской прессы — нетерпимое зло. Работа печати, телевидения и радио есть дело общепартийного, общенародного значения. Это, я бы сказал, повседневное коллективное осмысление партией и народом всех сторон жизни общества, широкий поиск путей ее совершенствования. И мы не допустим, чтобы кто-либо мешал этой жизненно важной деятельности.
Анализируя случаи болезненного, неверного, непартийного восприятия критики, приходишь к выводу, что они порождаются чаще всего непомерным самолюбием, низкой политической, нравственной и профессиональной культурой того или иного работника. Он либо не уважает людей, с которыми трудится, не верит в их знания, способности, либо просто находится не на своем месте, равнодушен к делу, беспокоится только о своем служебном положении и личном авторитете, хотя именно этим больше всего и подрывает его. Атмосфера спокойной, уверенной работы, доверия к кадрам, утвердившаяся в нашем обществе, видимо, порождает у некоторых руководителей чувство бесконтрольности, непогрешимости, желание ничего не менять в установившемся порядке своей жизни и труда. На такой основе чаще всего и возникают косность, рутина, отсутствие и неприятие чьей-либо инициативы. А кое-кто, наверное, думает, что если возглавляемое им предприятие, учреждение, ведомство добилось заметных успехов, то тем самым он поставлен вне критики и любое замечание снизу в его адрес воспринимает как величайшую несправедливость.
Хотелось бы напомнить таким товарищам: у нас никто не может быть вне критики масс и не вправе отождествлять собственный престиж, престиж предприятия, ведомства, района, области с престижем общества, государства. Никто не вправе пренебречь мнением человека труда — полновластного и единственного хозяина страны. Мы делали и будем делать все для того, чтобы та благоприятная обстановка, в которой трудящиеся проявляют себя как подлинно государственные люди, была органично присуща жизни нашего общества на всех его уровнях и во всех звеньях.
Партия кровно заинтересована в том, чтобы коммунисты, все советские люди активно и умело пользовались оружием критики. Конечно, оружие это острое, с ним следует обращаться осторожно, соединяя требовательность с доброжелательностью, с уважением к личности, ее достоинству. Критика в нашем понимании — это проявление подлинного товарищества. Ее цель — поправить человека, а не сломать, не унизить, помочь ему раскрыть лучшее в себе.
Пожалуй, каждый знает по опыту, что критика, ведущаяся в деловом, товарищеском тоне, способствует ее правильному восприятию. Напротив, критика хлесткая, проработочная, с наклеиванием ярлыков мешает сосредоточиться на существе вопроса, затрудняет взаимопонимание. Она может посеять семена подозрительности, отравить отношения между людьми. Резкость характеристик, выражающая просто желание выругать, разнести, снижает ценность критики, ее общественное звучание и нередко свидетельствует о неспособности человека понимать критику иначе, как перенося ее на личную почву. Партийным комитетам необходимо вовремя и решительно поправлять тех, кто склонен использовать критику — оружие общественное — не в интересах общества, а для сведения личных счетов за «обиды», нанесенные справедливыми замечаниями. В то же время выдержанный товарищеский характер нашей критики не должен истолковываться как благодушная снисходительность, послабление нерадивым работникам, расцениваться так, словно бы реагировать на замечания, оперативно устранять недостатки и их причины вовсе не обязательно.
Строительство коммунизма ведется отнюдь не в стерильной общественной атмосфере, не требующей напряжения нервов и страстей. Коммунистам не пристало сглаживать острые углы. В иных обстоятельствах без резкой постановки вопроса оставалась бы в тени его суть. Это обязывает называть вещи их настоящим именем, высказываться со всей прямотой и определенностью.
В первую очередь это относится к боевой партийной публицистике. Журналисты не имеют права говорить о безобразиях, вызывающих у советских людей бурный протест, холодным языком бесстрастных регистраторов. Надо изгонять из наших газет, журналов, радио- и телепередач однообразие, серость, словесную трескотню, всемерно поднимать их боевой дух, пресекать попытки отвода критики на основании «недопустимого» тона. За слезными жалобами иных опровергателей на резкость тона, полемические «излишества» и т. п., как правило, скрывается отсутствие возражений по существу.
В критике для нас главное — правда. Вот почему печать, радио, телевидение, раскрывая исторические свершения нашего народа, настойчиво пропагандируя передовой опыт, ни в коем случае не могут уходить от освещения и анализа с партийных позиций имеющихся недостатков и трудностей, даже если они и носят преходящий характер. Трудящиеся должны хорошо знать их, знать, чтобы успешно преодолевать.
Особая задача прессы — добиваться действенности своих критических выступлений, действенности подлинной, а не мнимой, бюрократической. Мерой эффективности критического выступления следует считать не формальный ответ критикуемых учреждений и лиц — такие ответы иногда являются своего рода отписками, формой зажима критики или ухода от нее. Важно и нужно другое: улучшение дела, если оно ведется неправильно раскрытие причин недостатков, выработка конкретной программы их преодоления.
Хорошие примеры борьбы за такую действенность дают боевой орган ЦК нашей партии — «Правда», другие партийные издания. Заслуживает внимания и поддержки многолетний опыт деловых совместных обсуждений «Литературной газетой» и рядом министерств выступлений и писем трудящихся по вопросам, требующим решений директивных органов.
Мы, конечно, не закрываем глаза нa то, что противники социализма, враги КПСС пытаются использовать нашу самокритику, чтобы клеветать на социалистический строй. С этой целью они подхватывают ошибки и недостатки, которые мы сами выявляем, о которых открыто говорим, и стремятся раздувать их до огромных размеров.
Наскоки недоброжелателей, пытающихся погреть руки на нашей самокритике, не заставят коммунистов отказаться от нее себе во вред. Любые ссылки — а их порою приходится слышать — на то, что она, мол, дает козыри в руки врагов, «льет воду на их мельницу», наносит де урон нашему престижу, мы отвергаем как совершенно неосновательные. Именно такую позицию Маркс, Энгельс и Ленин считали правильной.
Вспомним историю программной для всех коммунистов работы Маркса «Критика Готской программы». Ее публикация, писал Энгельс, есть беспощадная самокритика. Она произвела на противников марксизма ошеломляющее впечатление. Появление этого важнейшего документа в официальном партийном органе, подчеркивал Энгельс, отвечая тем, кто заявлял, что это будет использовано врагами рабочего класса, «притупляет жало выступлений наших противников и дает возможность сказать: смотрите, как мы сами себя критикуем, мы — единственная партия, которая может себе это позволить; попробуйте-ка последовать нашему примеру!» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 38, стр. 17).
В. И. Ленин советовал не придавать важного значения недобросовестным кривотолкам противников, не смущаться их щипками, а продолжать, вопреки им, свою работу самокритики и беспощадного разоблачения собственных минусов. Мы не позволим, говорил он, запугать нас тем, что противники радуются нашим промахам.
Наши гуманные идеалы, величие решаемых партией и народом задач, сама природа социалистической демократии требуют, чтобы животворный дух ленинской критики и самокритики присутствовал повсеместно и постоянно. Ленинское отношение к недостаткам и упущениям для нас, коммунистов, всегда было и остается подлинной наукой побеждать все и всякие трудности. Нас поддерживает и укрепляет ленинский завет: «Не бояться признавать своих ошибок, не бояться многократного, повторного труда исправления их — и мы будем на самой вершине» (Полн. собр. соч., т. 44, стр. 423). Ничто не может заставить нас ни на шаг отступить от партийной принципиальности, от серьезного, делового и откровенного обсуждения сложных проблем в духе традиций и норм большевизма. Ничто не может ослабить нашу решимость, опираясь на народную инициативу, на общественное мнение трудящихся, их энергию и волю к действию, устранять помехи, добиваться новых побед на всех фронтах коммунистического созидания.
* * *
Как видите, вопрос «о разработке целого комплекса мер, нового подхода к руководству народным хозяйством, требующего существенной перестройки механизма управления», ставился партийными журналистами еще за шесть лет до появления горбачевской карикатуры на нее. Уже тогда проводилась тщательная работа по определению стратегических и тактических задач дальнейшего построения социалистического общества. Те задачи, решение которых откладывал Брежнев, нашли своё, в известной мере новаторское, отражение в документах его преемников Ю.В. Андропова и К.У. Черненко. Этим деятелям, уже пожилым, изношенным и нездоровым, не дано было длительный период исполнять свои высокие обязанности и проявить в полной мере свои способности. Они ушли из жизни, подарив власть на редкость бездарной и бесчестной персоне. Крах величайшей державы мира, превращение в руины её уникальных завоеваний ХХ века – Революции и Победы, коварная «возвратная» экспроприация трудящихся масс, в которой проявили заинтересованность не столь многочисленные, сколь крикливые «пустоплясы», совершились в кратчайшие исторические сроки. России была уготована судьба Коняги, околевающего на краю собственной пашни…
К середине 1980-х годов – а именно это время имеется в виду – советское общество кричаще нуждалось в изживании остаточных классовых различий. Эта спокойная констатация, как еще недавно говорили бы, «в духе застоя» может быть заменена другим равнозначным, но драматичным выражением. То, что здесь названо «остаточными классовыми различиями», под «дреманным оком» Леонида Ильича стараниями «теневиков» уже приобрело себе значительную жизненную силу и выглядело как становление заново (реставрация), как казалось, исчезнувшего класса буржуазии, которая неизбежно стала бы по истечении какого-то периода претендовать на власть. Ленин, как мы знаем, видел эту возможность на расстоянии семи десятилетий, и немногие его ученики сумели включить тезис о необходимости завершения перехода к бесклассовому обществу трудящихся в новую редакцию Программы КПСС лишь к 1984 году. Но время было уже упущено. Парадокс, но и генсеку ЦК, и избравшему его Центральному Комитету, и партии в тогдашнем состоянии, до которого её довели в целом, эта идея была уже чужда, а сама 19-миллионная КПСС со своего XXVIII съезда (1990) уподобилась глыбе холодца, который никаким гвоздём к стенке не прибьешь…
Советское общество 80-х годов встало перед необходимостью новой индустриализации, начиная с ликвидации элементов технологической отсталости, в первую очередь резкого сокращения сектора неквалифицированного ручного труда, и кончая развитием электроники и нанотехнологий. По словам С.С. Губанова, «неоиндустриализация производительных сил связана с их компьютеризацией или автоматизацией. Она составляет генеральную тенденцию современности… Подобно электрификации, неоиндустриализация есть объективная и общая закономерность. Реальное развитие России тоже требует «цифровой» индустриализации, крупномасштабной автоматизации народного хозяйства». Продолжая анализ, в котором сквозит понимание утраты нашим Отечеством ряда существенных позиций в последнем 20-летии, общесоюзной кооперации и общенародной собственности, Губанов утверждает: «У неоиндустриализации есть своя движущая сила, воплощённая в транснациональных корпорациях (ТНК) с вертикально интегрированным строением собственности, производительного капитала, инновационно ориентированных технологических цепочек». Отсюда важность изменения «отношения власти, во-первых, к вертикальной интеграции народного хозяйства, во-вторых, к национализации стратегических высот экономики, или стратегической национализации» (Российская Федерация сегодня. 2009. №6. С.25). Требуется, увы, повторение пройденного, повторение обобществления, очевидно, не буквальное, а новаторское, — в этом и противоречивость, и трудность, и творческая увлекательность задачи.
Основной технологической и организационно-технической базой завершения переходного периода от капитализма к социализму и его раннего этапа (до Чубайса) объективно являлась Единая энергетическая система страны. На очереди дня стояла экологизация добычи и применения энергии, что при колоссальных нефте-газовых запасах обеспечивало бы СССР возможности демонстрировать несравненные преимущества социализма на его более высокой ступени. Использование ветровой, термальной, приливной энергии сулило развертывание совершенно безопасных и безвредных производств, но особый выигрыш могло дать всестороннее внедрение в народном хозяйстве и в быту универсальной солнечной энергии. Не примитивная в сущности торговля газом и нефтью или строительство атомных электростанций, а «солнцефикация» производства и внепроизводственных сфер жизни сулила действительную перспективу. Тут не грех было бы и Ленина подредактировать. Исходя из научных данных своего времени, он дал емкую формулу: коммунизм есть Советская власть плюс электрификация страны. Есть основание продолжить его работу и уточнить этот тезис: научно оптимизируемая общественная система и Советская власть работников производительного труда плюс солнцефикация энергетики общества. Расхождения здесь с Лениным нет. Есть только модернизация его формулы. Замена категории «коммунизм» её синонимом делается не из принципиальных соображений, а для вздрагивающих интеллигентов, отказывающихся понимать кардинальную направленность общественного развития. А разве не понимание этой направленности должно быть сердцевиной национальной идеи?
С чем не справился советский социализм, так это с решением проблемы меняющегося соотношения производительной силы и потребительной силы общества, насчет чего подсказка содержалась уже в работе 25-летнего Энгельса «Наброски к критике политической экономии» (см. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 560-562). Наш уважаемый Госплан с годами, похоже, утратил даже исходную ленинскую «азбуку» ГОЭЛРО – планирование двоякого рода – и в рублях и в потребительских единицах. При постоянных повторах клятв «для человека, во имя человека», звучавших с партийных и государственных трибун, при наличии соответственных научных разработок, наши плановики так и не доросли до понимания того, что базовым материалом их работы должен быть тщательно отслеживаемый, просчитываемый по основным, отнюдь не случайным параметрам «потребностный» портрет общества. Это прямо вытекало из основного экономического закона социализма, но, увы, не исполнялось. Храню благодарную память о госплановце Гелии Павлове, который, будучи моим единомышленником, прекрасно понимал необходимость приоритета потребительной стоимости перед стоимостью в социалистическом хозяйстве. Исторически конкретные потребности, за которыми видится современный человек–труженик, а не абстрактная выгода, за которой часто прячется алчность паразита, потребности от элементарных условий существования до высших проявлений творческой натуры, лимитируемые наличными ресурсами и производственными мощностями страны, их учет и удовлетворение, — вот что должно было наконец встать в центр внимания и КПСС и Советского государства в 80-х годах. В ЦК до Горбачева это понимали, но все смела бойкая демагогия об «ускорении», «гласности», «плюрализме», «новом мышлении» и прочих пустышках, направленных на дебилизацию населения. Оглупление было умно организовано. Укрепление позиций глупости произошло, когда «реформаторы» осмелели и добились неуставного устранения из ЦК и ЦРК наиболее опытной, знающей и совестливой сотни их членов. Знание было уволено. Что оставлено, ныне всем известно…
Несомненно, данная публикация носит архивный характер. Она не является отрывком из мемуаров, которые писать я не собираюсь. Интерес к ней могут проявить историки, исследующие перипетии «застоя», и, пожалуй, этики, изучающие эволюцию нравов в период, предшествующий пресловутой «перестройке» и буржуазно-бюрократической контрреволюции второй половины 1980-х – начала 1990-х годов. Если будет хотя бы так, и на том спасибо.
Сентябрь – ноябрь 2012.
Источник статьи
✭✭✭✭✭ ☭ Сайт Никитушкина Андрея ;-) ☭ ✭✭✭✭✭ 